Очищение. Том.2. Душа

говорить о тех же вещах иначе — научно. Что на поверку оказывается малопонятной наукообразностью, так что обрести понимание оказывается возможным лишь благодаря примерам и сравнениям, которые делает Франк.

Само по себе исследование состоит из трех частей. Первая, короткая, обосновывает сам научный подход к изучению души. Вторая называется «Стихия душевной жизни». Можно бы посчитать, что это раздел о предмете науки. Однако, третья часть, в сущности, тоже оказывается посвящена предмету, только выявляемому в других связях и отношениях. Она называется «Конкретная душевная жизнь и ее формирующая сила».

Никаких выводов из собственного исследования Франк не делает, завершая всю книгу выводами к последней, довольно случайно оказавшейся завершающей, главе «Душа и тело». Иными словами, как раз с точки зрения наукотворения этот труд оказался не совсем состоятельным. В нем много претензий на настоящую науку, но именно тело науки отсутствует. Вместо него же сделана попытка увидеть душу иначе и описать ее с других точек зрения, по сравнению с психологией.

Тем не менее, пройдусь по порядку от постановки задачи.

Вволю поругав всех тех, кто ненаучно пишет о душе, Франк заявляет: «…мы снова и окончательно возвращаемся к нашей теме — к философской теории о природе души и человека» (Франк, с. 650).

И уточняет себя:

«Мы хотим не проповедовать, не веровать и не творить создания искусства, а познавать, но мы хотим познавать не проявления жизни души во внешне-предметном мире, не чувственно телесную оболочку ее, а само ядро, само существо душевной жизни как таковой» (Там же).

Задача, должен прямо сказать, вызывающая у меня радостное предвкушение. Это действительно совсем иной подход, по сравнению с научной психологией. Франк как раз об этом дальше и рассказывает, показывая, как складывалось в философии убеждение, что душа непознаваема напрямую. И верно, на мой взгляд, находит причину этой болезни, — научную предвзятость: «Не ясно ли, во всяком случае, что это положение уже опирается на определенное, заранее принятое понятие души?» (Там же, с. 653).

И тут же делает вывод и одновременно постановку исходной задачи своего исследования:

«Не ясно ли, следовательно, что тому или иному решению вопроса о трансцендентности или имманентности «души», о доступности или недоступности ее опыту, должно предшествовать определение самого понятия души или — что то же самое — некоторое уяснение существа того предмета, который мы называем 'душой'?» (Там же).

Это кажущееся очевидным высказывание на самом деле окажется ловушкой. Постановка задачи дать определение понятию «душа» повело бы к созданию такого определения. «Некоторое уяснение существа того предмета», которым он намерен заниматься, окажется бесконечным уяснением предмета, невозможным без определения понятий. Легкая нечеткость в исходной постановке задачи скажется на всей работе. При этом необходимость дать определение понятия «душа» потеряет самостоятельную ценность и выпадет из сознания Франка уже через несколько страниц. В итоге он заменит «определение самого понятии души» собственными попытками дать определение душе.

Попытки эти, впрочем, имеют немалую самостоятельную ценность. Например:

«Итак, «душа» в этом смысле — как единство или целостность душевной жизни— вовсе не есть что-то далекое, таинственное, недостижимое для нас. Напротив, она есть самое близкое и доступное нам; в каждое мгновение мы сознаем ее, вернее сказать, — мы есмь она, хотя и редко замечаем и знаем ее.

«Душа» в этом смысле есть, говоря меткими словами Лотце, 'то, за что она выдает себя' — наше собственное существо, как мы ежемгновенно его переживаем. Эта душа есть не «субстанция», 'бессмертная сущность', 'высшее начало' и прочее, — словом, не загадочная, мудреная вещь, о которой мы часто узнаем только из книг и в которую можно верить и не верить, а просто то, что каждый человек зовет самим собой, и в чем никому не приходит в голову сомневаться.

Поэтому, утверждая, что душа существует и познаваема, мы ничего не предрешаем о ее сущности, кроме того — очевидного для всякого непредвзятого сознания — факта, что наша душевная жизнь есть не механическая мозаика из каких-то душевных камешков, называемых ощущениями, представлениями и тому подобным, не сгребенная кем-то куча душевных песчинок, а некоторое единство, нечто первично-сплошное и целое, так что, когда мы употребляем слово «я», этому слову соответствует не какое-либо туманное и произвольное понятие, а явно сознаваемый (хотя и трудно определимый) факт» (Там же, с. 659–660).

Далее Франк вынужден признать, что душа для исследователя оказывается понятием сложным, составленным из множества слоев:

«Переход от ее «поверхности» к ее «глубине» есть переход постепенный, и мы не можем отделить шелуху души от ее ядра: в самом поверхностном явлении уже соучаствуют и более глубокие слои душевной жизни» (Там же, с. 662).

Отсюда и родится великое блуждание Семена Франка по морям и стихиям душевной жизни. Когда я читаю его, мне кажется, что стихия просто утащила его, сорвала с якорей, которыми он старался обложить свой корабль, чтобы не оторваться от почвы, на которой чувствовал себя уверенно. Все его попытки творить науку похожи на молитвы корабела, в ужасе наблюдающего приближение бури. Он словно пытается себя заклясть, накладывая многочисленные заговоры и наузы. Вот таким заклятием самого себя выглядит и его «Программа».

«Мы резюмируем здесь кратко намеченную предыдущими соображениями программу задачи и методов философской психологии.

Общей задачей философской психологии является познание не единичных душевных явлений, а природы 'души'.

Под душой же — ближайшим образом, до более точного уяснения и обоснования этого понятия — разумеется общая, родовая природа мира душевного бытия как качественно своеобразного целостного единства.

Метод этой науки есть самонаблюдение в подлинном смысле, как живое знание, то есть как имманентное уяснение самосознающейся внутренней жизни субъекта в ее родовой «эйдетической» сущности, в отличие от внешне-объективного познания так называемой 'эмпирической психологии'.

Коротко говоря: философская психология есть научное самопознание человека…» (Там же, с. 677).

Настолько же прекрасная, насколько и невнятная «программа»! Как жаль, что Франк, написав этот труд, больше никогда к нему не возвращался. Очевидно, он и сам понял, что поставил себе слишком высокую планку или что у него не хватит сил, чтобы совладать со стихией, к которой прикоснулся.

А стихия действительно оказалась неуправляема и сорвала его со всех привязей. Дальнейшее повествование будто бы делает скачок и отрывается от того последовательного и, в общем-то, ясного начала, которое он выстроил в первой части. Завораживающее путешествие мысли, в которое попадаешь во второй и третьей частях исследования, похоже на русские горки или плавание по бурной реке. Мелькают чудесные образы, явно отзываются в душе многочисленные находки, но ты проскакиваешь мимо них, плохо понимая, что происходит, потому что тебя несет вместе с потоком мысли…

Я опускаю все основное содержание книги Семена Людвиговича, потому что оно не относится к начальному выведению понятия о душе. Да его и вообще надо изучать самостоятельно, или же посвящать каждой затронутой им теме отдельное исследование. Многое в его работе того стоит, и очень жаль, что она не была принята философским сообществом. Боюсь, им просто нечем было узнавать его образы, у них не было соответствий.

Я же сразу перейду к завершению. Оно внезапно, как и полагается подобному приключению. Тебя просто приносит к последней преграде, ударяет о волнорез и выбрасывает на песок. В итоге ты узнаешь, что пришел к тому, что уже знал, открытие не свершилось. Две странички выводов начинаются словами, обосновывающими их верность.