Русский бой на Любки

Древние видели лучше нас, и скрыли многие ключи к самому себе в образах, которые мы теперь считаем чуть ли не сказочными.

Боюсь, дальнейшее познание себя возможно только через ту землю, которая манила наши души в детстве. Сказка ложь, да в ней урок, добрым молодцам намек…

Ворота в чудо

Я хотел написать еще один раздел, где намеревался кратко рассказать о чудесных возможностях и способностях, раскрывающихся у человека, глубоко идущего в себя через ворота воинских искусств. Но для этого мне потребовалось бы рассказать об истории любков и вообще воинских искусств на Руси. Об их связи с обрядовой жизнью народа, которая была направлена на поддержание мирового порядка и божественного присутствия в делах человека.

Мне попросту пришлось бы поднять былины, сказки, былички. Дать очерк народной мифологии, в рамках которой и существовали боевые искусства. Затем неизбежно было бы рассказать о самом страшном — о том, как воинские искусства вытравливались в России и особенно в Советском союзе, когда после десятого съезда КПСС они оказались одной из важнейших частей «традиционного быта главного врага советской власти — мелкобуржуазной среды», как называли новые хозяева России крестьян.

У меня собраны некоторые материалы о той бойне, которая развернулась в России с конца 1925 года против народной культуры. Бойне, развернутой на фронте культуры, и осознаваемой с подачи Ленина, как главная битва за мировую революцию. Деревню было приказано изучить и переделать под корень, потому что именно от успехов в производстве продуктов сельского хозяйства зависела возможность возрождения тяжелой индустрии, без которой невозможна была дальнейшая война и экспорт революции.

И вот на деревню обрушиваются репрессии. Начинаются они с ужесточения судебной политики по отношению к тому, что до революции просто не принималось в рассмотрение судами и полицией, поскольку не было заявителей о причинении ущерба — советский суд расширяет понятие хулиганства на все, что нарушает «общественный порядок». Иначе говоря, если раньше драка рассматривалась как забава, молодечество или обряд, теперь она запрещена в любом виде, поскольку порядок посчитал, что он нарушен. Деревня оказывается судима теми, кто ее не знает и не понимает:

'Там все еще играют в кулачные бои, там все еще учат парней соседней деревни, ухаживающих за девушками, избивая их смертным боем, там все еще победа над сердцем любимой одерживается молодеческой дракой, туда «сквозь толщу деревенской косности с трудом пробивается» новая советская культура (Аккерман).

И неестественно ли, что там, в деревне в соответствии с низкой по сравнению с городом первобытной культурой землеробной массы повышается сила и опасность хулиганской реакции. В городе Добрыня Никитич, отличающийся «вежеством и неохотой проливать кровь», а в деревне — Микула Селянинович, «наложивший мужиков до тысячи» и вывертывающий свою соху из земли одной рукой, чего не может сделать целая городская дружина из 30 богатырей Вольги. Таковы соотношения городской и черноземной деревенской силы.

В городе пьяное веселье доводит до скандала с милиционером, большей частью, словесного или кулачного. В деревне же — быстро пускается в ход нож, гиря и т. п. Но суть дела и там, и тут остается по существу одна: и тут, и там игра кончается бедой'.

Все это подается в середине двадцатых как разгул хулиганства, то есть как преступность. И ни один из революционеров даже не пытается понять, чем же жил народ, который они закабалили. Все они люди чуждой России культуры. Скажу так: естественнонаучной. Они просветители, занятые идеей захвата революционной власти во всем мире. И им некогда изучать врага, да и ни к чему тратить такие усилия, если его можно уничтожить. Поэтому сутью государственной политики той поры, становится уничтожение того, в чем держится самый дух народной жизни.

А он держался в общине, самоуправлении и независимости экономической жизни крестьянина- производителя. Поэтому, что общеизвестно, Советская власть объявляет Военный коммунизм, как политику «экспроприации кулака», попросту говоря, уничтожения зажиточного крестьянства. А потом, в конце двадцатых, приходит к полному уничтожению крестьянства, как самобытного явления, и превращения его в сельскохозяйственных пролетариат, то есть в неимущих. Для чего с экономической стороны у крестьян просто отбирается собственность. Это тоже общеизвестно.

Но малоизвестно как при этом уничтожается сама крестьянская культура, как с помощью школ и клубов ведется систематическая обработка умов крестьянской молодежи, как им внушается ненависть к родителям и старому, патриархальному быту, как сеются ростки зависти к городской и вообще европейской, зарубежной культуре. А за спинами комсомолят, врачей и учителей стоят люди в форме, вплоть до верхушки репрессивной системы — ВЧК и ОГПУ — использующие все эти щупальца советской власти, чтобы вызывать возмущения, а затем убирать тех, кто не выдержал и проявил себя.

Важнейшей частью русского народного быта были обрядовые бои, особенно стенка. Во время революции и гражданской войны они прекратились — трудно было выживать, к тому же мужчины были на войне. И сразу после окончания гражданской стенок тоже почти не было — голод, слишком много было труда. Но Ленин предлагает НЭП. Попросту говоря, прямое отбирание всех «излишков», то есть полное ограбление крестьянина пришлось прекратить, во избежание новой революции, и заменить его на продналог, то есть обирание частичное, оставляющее крестьянину право продавать излишки труда на рынке.

В итоге к 1923 году деревня возродилась и достигла по объему производства довоенного уровня. И с того же года в России возрождаются стенки. Но вслед за ними возрождается и сопротивление народного быта новой культуре. «Хулиганы» становятся властителями душ и уводят молодежь от комсомольской обработки. Война за деревню проигрывается Советской властью.

И вот с 1925 года суды усиливают сроки за «хулиганство», и особенно преследуются любые попытки возрождать старые способы самоуправления крестьянским миром, к числу которых относились и бойцовские ватаги, собиравшиеся каждой местностью для своей самообороны и бывшие когда-то основой народного ополчения. Не буду расписывать подробно эту войну репрессивных органов, включая психиатрию, школу и культурно-просветительские учреждения, против народного мировоззрения. Приведу лишь итог, взятый мною из одного юридического источника 1926 года, говорящий о перевоспитании деревни, о замене ее собственной культуры на культуру, которую требовалось насадить.

'…суд является одним из мощных орудий воспитания трудящихся, выработки пролетарского мировоззрения, выработки новых жизненных отношений, нового быта.

Так, в одном приговоре указывается, что «данное происшествие (поножовщина) является пережитком старого невежественного быта». Затем суд принимает меры к широкому осведомлению о вынесенном приговоре крестьян той деревни, где данное преступление имело место, тем самым своим приговором, он подчеркивает всю социальную опасность подобных преступлений, давая этим деяниям свою оценку и, таким образом, двигает в сознание крестьянства «нормы» пролетарской этики.

Для примера можно привести следующую выдержку из приговора по одному делу. В нем говорится следующее: «имея в виду, что вошедшие в прошлом в быт крестьянства, для целей угоды и забав бояр, а также и самодуров-помещиков — „стенки“, Советской властью с корнем должны быть вырваны из устоев вырастающего и складывающегося нового быта, все попытки ее („стенки“) продолжений должны быть строго осуждены и караемы»… «копию приговора послать в деревню Мисцево и Петрушино, для прочтения на сходах».

Итак, поскольку «поножовщина» первоначально не была явлением бытовым и тем самым не угрожала завоеванию советской деревни, суд имел основание применять довольно часто ст. 28 УК (то есть смягчать приговоры — АШ), с того момента, как «поножовщина» становится явлением массовым, суд резко сжимает масштаб применения 28 ст. УК и усиливает меры репрессии по отношению к этим деяниям'.