— Яша! Друже! — вне себя от горя закричал Петрович. — Яша!
Ярошенко с усилием открыл глаза и отсутствующим взглядом осмотрел на Добре.
— Не надо, Добре! Умираю я, — он шумно вздохнул и затих.
Подняв на руки тело товарища, Петрович зашагал к зданию командного пункта…
Мрачнее тучи был в этот день обыкновенно веселый и разговорчивый югослав. В последующих вылетах он так яростно бросался на фашистов, что Степанов счел нужным его предупредить:
— Будь осторожен, Добре, не теряй головы.
Петрович словно не слышал его.
К вечеру погода улучшилась. В двенадцати километрах от Кауде «чатос» обнаружили еще одну колонну конницы.
Атаковав марокканцев с бреющего полета, истребители за двадцать минут разметали их по поросшему лесом плоскогорью. На дороге остались только перевернутые повозки да опрокинутые орудия. Очумело носились по горным склонам лошади.
«Чатос» уже отходили от цели, когда на самолете Петровича внезапно остановился двигатель. Несмотря на малую высоту, Добре удалось развернуться и направить самолет на густой лес. Ломая деревья, истребитель рухнул на землю. Летчики видели, как к месту его падения бросились марокканцы.
Став в круг, «чатос» открыли огонь, не допускаяфашистов к упавшему самолету. Только когда вспыхнула лежавшая среди поваленных деревьев машина Петровича и над лесом прогремел взрыв, истребители легли на курс к Баракасу…
Через некоторое время от перешедших линию фронта местных жителей стали доходить вести, которые взволновали летчиков.
Говорили, что в партизанском отряде, действовавшем в районе Калатаюд — Кариньена, появился новый боец, не то югослав, не то болгарин. Партизан обладал богатырской силой и отменной храбростью. Однажды, находясь в разведке, он и его товарищ были окружены отрядом «рекете». На предложение сдаться разведчики ответили огнем. Фашисты тщетно пытались захватить двух смельчаков, засевших на неприступной скале. Они вызвали авиацию, и «фиаты» яростно обстреляли заснеженный горный склон. Но когда самолеты улетели и «рекете» попытались продвинуться вперед, из-за камней вновь раздались выстрелы.
У двух смельчаков иссякли боеприпасы. Они стреляли все реже и реже. Фашисты, осмелев, подползли к позиции партизан и забросали их гранатами. Когда рассеялся сизый дым разрывов, из-за камней поднялся огромного роста партизан, одетый в рваную кожаную куртку и летный шлем. Он легко схватил руками гранитную глыбу и швырнул ее в фашистов. За ней — другую, третью Камни загрохотали по откосу, а партизаны бросились вперед. На их пути оказалась бурная, не замерзающая даже в такие морозы река Хилопа. Разведчики бросились в ледяную воду и под огнем фашистов переправились на другой берег. Наступившая темнота скрыла их от преследователей…
— Может, о Петровиче нашем молва идет? — обрадовались летчики, часто вспоминавшие бесстрашного югослава. — Похоже, что он.
— Кто знает? Мало ли среди нас, добровольцев, рослых ребят? — возражали другие.
— Нет, все-таки похоже, что это Петрович. Его почерк, — убежденно продолжали говорить многие, особенно Комас, который никак не мог забыть, как Петрович и Ярошенко спасли его в бою над Конкудом.
В 1957 году Герой Советского Союза полковник Евгений Степанов побывал в Югославии. Он попытался разыскать след Добре Петровича или хотя бы узнать оего судьбе. Но откуда родом был Добре, Степанов не знал, а в учреждениях, куда ему пришлось обращаться, отвечали:
— Петровичей у нас в Югославии, что в России Ивановых. Несколько Петровичей не вернулись из Испании. Потом была вторая мировая война… Но будем искать — пообещали Евгению…
Уже месяц прошел с начала боев на Теруэльском выступе, но Теруэль по-прежнему приковывал внимание противоборствующих сторон.
16 января генерал Рохо вызвал на свой КП командиров 20-го и 22-го армейских корпусов, соединениям которых на следующий день предстояло ударом вдоль железной дороги Теруэль — Каламоча вновь овладеть Конкудом. Здесь же находились и представители воздушных сил.
Когда были решены вопросы организации боя, Рохо, встав из-за стола, подошел к Еременко и поблагодарил сеньора Арагона от себя и бойцов республиканской армии за его вклад в борьбу испанского народа с фашизмом.
— Вы уезжаете от нас Героем Советского Союза, а мы считаем вас и ваших товарищей героями неба Испании, — пожимая руку Еременко, сказал генерал.
Так неожиданно Степанов узнал об отъезде Ивана Трофимовича на Родину и о назначении вместо него приехавшего из Советского Союза Василия Катрова…
После совещания испанские офицеры окружили «камарада Арагона». Крепкие рукопожатия, добрые пожелания… А Евгению Иван Трофимович сказал по-испански:
— Адьо, керидо амиго! Прощай, дорогой друг!
— Фелис бьяхэ! Счастливого пути!
— Завтра последний раз иду в бой, — вздохнул Еременко.
Подошли Птухин, Агальцов и Усатый.
— Оба комиссара едут к тебе в группу, Евгений. А Иван Трофимович, наверное, о завтрашнем вылете толкует? Ох и дался ему этот вылет, — улыбнулся Птухин.
— Да разреши ты человеку в последний раз в бой слетать, — вступился за Еременко Агальцов. Его поддержал Усатый.
— Ладно, ладно! Сдаюсь, — поднял руки генерал. — Но пока забираю сеньора Арагона на Харику. Ведь меня там Аржанухин и Александровская живьем съедят, если он с ними не попрощается.
Рассвет 17 января выдался на редкость тихим. Холодное солнце медленно поднималось над горами До аэродромов глухо доносилась не смолкавшая в районе Теруэля артиллерийская канонада.
Более часа назад Дуарте, Ороско и Рекалде ушли в разведывательный полет. С минуты на минуту патруль должен был вернуться на Эльторо. В тревожном ожидании Евгений Степанов, Никита Сюсюкалов и Леопольд Моркиляс стояли у самолета Хуана Комаса, прилетевшего на Баракас для получения задачи. С соседних аэродромов к Теруэлю уже ушли истребительные эскадрильи «москас» во главе с Еременко. Но «чатос», находившиеся в готовности номер один, по-прежнему ожидали сигнала. Затянувшееся отсутствие патруля настораживало.
Никто на Эльторо и Баракасе еще не знал, что Дуарте, Ороско и Рекалде, возвращавшиеся после выполнения задания, недалеко от линии фронта столкнулись с «мессершмиттами».
Силы были неравные, и республиканским истребителям пришлось нелегко. Лобовой атакой «чатос» все-таки пробили себе путь, но Мануэль Ороско был отсечен от товарищей. Семерка фашистов зажала его в огненные тиски, остальные бросились вдогонку за двумя другими республиканскими истребителями. Молодой пилот не растерялся. Чувствуя, что ему на своей подбитой машине против «мессеров» долго не продержаться, он решил дорого отдать свою жизнь. Бросившись на один из фашистских истребителей, он нижним крылом своего «чато» рубанул врага. «Мессершмитт» упал на скалы, но и самолет Мануэля был поврежден. Правое нижнее крыло, словно отрезанное в полуметре от фюзеляжа, держалось чудом Внизу были фашисты, и Ороско не стал прыгать. Да и оставить деформировавшуюся от удара кабину не представляло возможности Теряя высоту, «чато» все-таки летел. Самолет низко прошел над линией боевого соприкосновения. Ороско видел, как республиканские бойцы машут ему руками, оружием, головными уборами, но в ответ он не мог качнуть им крыльями своего истреби геля: машина еле-еле держалась в воздухе. Испанец упорно шел к своему аэродрому. И долетел. Как сквозь туман, увидел он мчавшуюся к месту посадки его самолета машину, бегущих по летному полю людей.
Возвращение Ороско видели с Баракаса все летчики. В тот же момент три эскадрильи группы Евгения Степанова были подняты в воздух.
На высоте четыре тысячи метров «чатос» подошли к Теруэлю, где уже кипел воздушный бой. Более ста республиканских и фашистских самолетов участвовали в нем.
Степанов качнул крыльями истребителя: «Иду в атаку!» Прорвавшись сквозь зенитный огонь, «чатос» ударили по фашистам..
