Учения, и характер и методы изучения Устной Торы изменялся от поколения к поколению. Однако один незыблемый принцип сохранялся всюду и во все времена: передача традиции оставалась изустной. Правда, в прошлом, еще в эпоху существования Храма, различные люди делали памятные записи, содержавшие краткие упоминания о выдающихся событиях или важных решениях, которые авторы сочли достойными памяти потомков. Однако, как правило, Устную Тору не записывали, и свитки, содержащие ее текст, называли тайными, т. е. не предназначенными для широкого использования. По этим свиткам не преподавали и не учились, их специально не хранили — разве что сами обладатели свитков, которым их записи были дороги.
Более того: существовало ѓалахическое правило, гласившее, что, подобно тому, как нельзя декламировать на память тексты Письменной Торы, так запрещено записывать Тору Устную. Одним из аргументов против записи предания служило опасение утратить гибкость интерпретации, сохранявшуюся в изустной передаче. Письменный текст постепенно теряет эластичность, каменеет. На определенном этапе его существования пропадает возможность развивать и продолжать его. С этого момента интерпретация превращается в комментирование, т. е. в нечто дополнительное по отношению к тексту. Восприятие утрачивает свежесть, перестает обновляться. И потому вокруг Письменной Торы всегда существовала гибкая сфера ее практической интерпретации. Эту сферу порождала необходимость в уточнении значений слов, смысла понятий и концепций, но главное — потребность в определении того, каким именно образом следует исполнять содержащиеся в Торе заповеди. Хранительницей всех этих разъяснений была древняя Традиция, передаваемая из уст в уста на протяжении многих поколений — от Моше Рабейну, через цепочку его преемников и наследников, которые перечисляются в трактате Пиркей Авот [10], до рабби Иеѓуды ѓа-Наси. На протяжении всех поколений Устную Тору ревностно хранили, не допуская ее превращения в письменный текст — дабы уберечь от затвердевания.
Однако вопреки этому и многим другим соображениям, рабби Иеѓуда ѓа-Наси пришел к выводу, что пришла пора записать Устную Тору, установив твердые правила и надлежащим образом систематизировав ее. Очевидно, рабби Иеѓуда ощущал, что благоприятная возможность, предоставленная ему историей, едва ли скоро повторится. Казалось маловероятным, что надолго сохранится положение, при котором глава Санѓедрина, пользующийся всеобщим уважением, одновременно стоит у кормила политического и экономического правления, поддерживая общественную стабильность. И действительно, после рабби Иеѓуды таким безраздельным влиянием уже не обладал ни один наси. Рабби предвидел, что, каковы бы ни были причины, в дальнейшем положение будет ухудшаться. Он не мог не опасаться за судьбу Устной Торы в случае, если еврейский народ постигнут новые бедствия, вроде неудачного восстания Бар Кохбы, воспоминания о котором еще были свежи в памяти его поколения. Угроза повторения подобной катастрофы, очевидно, сыграла не последнюю роль в решении рабби Иеѓуды ѓа-Наси зафиксировать Устное Предание. Талмуд рассказывает, ценой каких невероятных усилий и героического самопожертвования удалось сберечь преемственность, когда в результате преследований в живых остался один-единственный мудрец, облеченный титулом рабби — последний, обладающий правом посвящения в этот сан. Лишь ценой собственной жизни ему удалось рукоположить нескольких учеников [11] . Этот случай, описанный в Талмуде, подчеркивал реальность угрозы, которой однажды чудом удалось избежать. Преемственность Устной Торы едва не была разорвана, ибо Традиция сохраняла силу лишь до тех пор, пока передавалась по цепочке мудрецов, после многолетней учебы рукоположенных своими предшественниками в законоучители. У рабби Иеѓуды ѓа-Наси были основания опасаться, что в будущем под угрозой окажется само проживание евреев в Эрец Исраэль. Диаспора же была чревата распылением Устной Торы между разбросанными домами учения, причем увеличивалась вероятность искажения ее не согласованными между собой подходами. А расхождения в трактовке Устной Торы могли привести к окончательному крушению Традиции… И потому, даже отдавая себе отчет в том, что его действия идут вразрез с природой и духом самой Устной Торы, рабби Иеѓуда ѓа-Наси решил отлить ее текучую стихию в единую неизменную форму письменного текста.
Уже среди мудрецов предшествовавшего поколения находились такие, кто предпринимал шаги в этом направлении. По-видимому, еще рабби Акива объединил какие-то ѓалахические предания в единый источник [12]. А его ученик, рабби Меир, провел текстологическое исследование, отобрав версии, послужившие основой для окончательного текста Мишны [13]. Исходный материал, которым воспользовался в своем труде рабби Иеѓуда ѓа-Наси, можно уподобить сырью. Оно создавалось и накапливалось устно в разных домах учения, сохранялось в преданиях и традициях, отчасти противоречащих друг другу и порой обрывающихся после восстания Бар Кохбы. Это сырье Рабби переплавил в драгоценный слиток Ѓалахи, содержащейся в Устной Торе.
Краткая и емкая форма Мишны не позволила включить в нее все богатство Устной Торы. Далеко не каждая точка зрения, ѓалахическая традиция или спор нашли свое отражение в ней. В работе подобного рода неизбежно приходится прибегать к концептуальным обобщениям, многое вообще опускать. Разные источники и предания нанизываются на единую композиционную нить, придающую им общий размер и ритм. Рабби Иеѓуда ѓа-Наси проделал поистине титанический труд. Разработанная им ѓалахическая структуры Мишны утвердилась на века. Редактирование Мишны было связано с кропотливыми текстологическими исследованиями, со сравнительным анализом различных версий текста. Понадобилось провести также сопоставление разных концепций. По сути, это была попытка провести центральную линию внутри сложной системы ѓалахического законодательства. Остается неясным, была ли Мишна, составленная Рабби, действительно записана им. Но даже если до поры до времени Мишна оставалась устной книгой, она несомненно является плодом творчества рабби Иеѓуды ѓа-Наси. Рабби отфильтровал огромное количество ѓалахических традиций (шестьсот или семьсот, как утверждает Талмуд), сведя их к доступному минимальному объему, и расположил так, чтобы максимально облегчить запоминание. Отныне Мишна стала главным учебным пособием для всех, изучающих Устную Тору. Вместе с тем, Рабби продолжил традицию предыдущих поколений. Устная Тора не перестала развиваться при нем, не прекратился поиск ответов на вопросы поставленные временем. Велись и исследования различных ѓалахических концепций, направленные на уяснение их аргументации и смысла (эти исследования назывались тогда словом талмуд, и впоследствии действительно привели к созданию Талмуда).
Еще одной гранью личности Рабби является его особое отношение к ивриту. Это отношение сказалось на традиции, у истоков которой он стоял. Традиция обращена к потомкам. Дом рабби Иеѓуды ѓа-Наси оставался одним из последних мест, где звучал разговорный иврит. Рассказывают, что мудрецы спрашивали у служанки Рабби значение ивритских слов, которых не знал никто в доме учения [14]. Необычайная чувствительность Рабби к языку отразилось в специфических мишнаитских формулировках. Ибо редактирование Мишны, помимо анализа и отбора огромного количества материала, поставило также языковую проблему. Необходимо было привести мнения множества мудрецов, принадлежавших к разным эпохам и школам. В этом секрет изобилия языковых форм, встречающихся в Мишне. Мы найдем здесь не только древний пласт языка, восходящий к эпохе, которая предшествовала строительству Второго Храма, но и тонкие различия между Иерусалимским и иудейским, или галилейским, диалектами. Перед Рабби стояла задача отчеканить из этого лексического многообразия четкое языковое единство, унифицировать терминологию, обслуживающую разные темы, а также разработать основы ѓалахической терминологии, которой смогли бы воспользоваться последующие поколения. Одновременно следовало позаботиться о точности формулировок, о доступности для понимания и об удобстве изучения. Ведь несмотря на все сокращения, Мишна оставалась весьма сложным сооружением.
Огромный редакторский труд воплотился в конце концов в книгу, которая, несмотря на свой ограниченный объем, стала ѓалахическим кодексом Израиля. Некоторые утверждают, что название Мишны (образованное от корня учить, повторять, но имеющее также значение замещать, быть вторым после кого- либо) обязано своим происхождением ее величию. Мишна уступает только Торе, как вторая (мишне) после царицы. И действительно, отношения между Мишной и Торой отражают связь Ѓалахи, текстуально зафиксированной в Писании, с ясной, четко сформулированной Ѓалахой Устной Торы. Со времен рабби Иеѓуды ѓа-Наси, оплодотворив талмудическую и последующие эпохи еврейской мысли, Мишна дошла до наших дней в неизменном виде. Труд Рабби не остался его частным делом, недолговечным, как все в этом мире. Мишна сформировала структуру Устной Торы, предопределив ее дальнейшее развитие. И потому титул Рабби, которым современники при жизни наградили своего учителя, не потерял своей актуальности
