проникает в них, как бы они этому ни сопротивлялись. Я говорю так: «Они американские парни, нарядившиеся в сатмарских хасидов». И это правда. Некоторые из них не полноценные американцы, некоторые говорят по-английски с колоссальным трудом. И тем не менее, они не аутентичные хасиды, высадившиеся на Элис-Айленде в начале XX века. Это новые люди, чем-то отдаленно напоминающие прошлое, очень отдаленно.
В Иерусалиме есть район Меа-Шеарим. В каком-то смысле это штетл (местечко в черте оседлости. — Ред.). Но не было ни одного штетла, похожего на Меа-Шеарим.
Расскажу вам историю, которую я услышал от одного японца. Он жил в Сан-Франциско перед Второй мировой войной. Ему было очень трудно, люди относились к японцам враждебно. Лучше всех к нему относились евреи. Не как-то особенно, но лучше других. Благодаря этому он узнал евреев поближе, установил с местной общиной связи. Потом уехал в Японию, стал университетским профессором и решил съездить в Израиль. Поначалу у него создалось впечатление, что люди в Израиле не имеют ничего общего с теми евреями, которых он знал в Америке. Потом он понял: и у тех, и у других схожая ментальность — ше- ту-ту (так он произносил слово «штетл»). Только одни живут в американском штетле, а другие — в израильском. И это не одно и то же, и это не европейский штетл. Эмигрируя из Европы, одни хотели убежать как можно дальше от местечка, другие — перевезти свое местечко с собой. И все они остались в местечке — но не в старом, а в каком-то новообразованном «населенном пункте». Как-то я был в Чикаго. Город показывала мне одна очень ассимилированная еврейка. Она совершенно ничего не знала об иудаизме. Но была очень богата и активно занималась благотворительностью, помогала разным еврейским организациям. Евреи могут быть совершенно ассимилированными, понятия не иметь о своей вере и тем не менее жить вместе, держаться друг за друга, как в старом штетле.
Однажды я заехал в небольшой американский городок, каких тысячи в США: такие же дома, такие же люди, разъезжающие на таких же машинах. Ко мне подошел какой-то человек и говорит: «У нас тут пять тысяч семей. Все евреи, кроме одной. Понять не можем, что эта итальянская семья делает среди евреев». Для меня это был шок. Подумать только: все эти пять тысяч еврейских семей крайне ассимилированны, они ничего не соблюдают — в них вообще нет ничего еврейского. Но и по сей день они из местечка так и не выбрались. И через сколько поколений им это удастся, сказать трудно.
С другой стороны, в первом, и уж точно, во втором поколении эмигрантов зарождаются и развиваются новые черты. Человек носит ту же одежду, что носили его отец и дед. Но он носит ее иначе, она значит для него нечто иное. Люди вроде как говорят на одном языке — но говорят они по-разному.
О Новой Площади
Как-то в том же Чикаго я встретил одного человека. Очень давно он перебрался в Америку из России, где был раввином. Жизнь его там была очень тяжелой. Казалось бы, его ничего не связывает со страной исхода, кроме горьких воспоминаний. Но когда он говорит о русских лесах, то становится поэтом. Он не видел Россию лет пятьдесят, не привязан к ней. Но какое-то теплое чувство осталось… В Израиле — тысячи таких примеров. Приезжают евреи из Аргентины, из Бразилии. Их не так много, своей отдельной общины у них в Израиле нет, так что теоретически они полностью интегрированы в израильское общество. Но попробуйте сказать что-то нелицеприятное об Аргентине или о Бразилии в их присутствии! Они этого не выносят. Так что совсем обрубить старые связи им не удалось.
А возьмите городок в штате Нью-Йорк— New Square (Новая Площадь). Что это за городок и откуда взялось название? Это в чистом виде еврейское местечко, построенное выходцами из украинского местечка Площадь. Они переехали в Америку и решили в точности воссоздать свой штетл. Живут там ультраортодоксы, и теоретически воссоздать прежний образ жизни им удалось. Однако большая часть населения этого городка работает в созданной ими же компьютерной компании. Это же нонсенс! Компьютерное дело никогда не было частью их мира, это же совершенно новый феномен. Могли ли они помыслить об этом на Украине?! Думаю, останься они там, то не занялись бы таким бизнесом, хотя и не устояли бы перед влиянием времени и прогресса.
О крепостном праве, свободе и генетической памяти
Эмиграция неизбежно влечет за собой глубокие перемены. В людях и в целых сообществах.
И наоборот, в отсутствие переездов консервация образа жизни более реальна. В каком-то смысле таким примером может служить Россия. Здесь пили всегда. И при Александре Третьем эта проблема стояла очень остро. Менялся государственный строй, о царях уже забыли, но в России продолжают пить. Или, скажем, наследие крепостного права. Его синдром и сейчас еще ощущается. Крепостные обязаны были беспрекословно подчиняться приказам и не имели права проявлять инициативы. Почему евреи так активно включились в последние реформы? Вовсе не потому, что они талантливее. Все просто: они никогда не были крепостными, не могли себе позволить плыть по течению, они всегда должны были что-то предпринимать, чтобы выжить.
А что происходит, когда потомок крепостных эмигрирует, скажем, в предприимчивую и непьющую Америку? Он вынужден не пить и становиться инициативным. Но на то, чтобы вытравить из него генетическую память, понадобятся столетия. Он приедет, первым делом вывесит на своем доме американский флаг, довольно скоро обзаведется американским гражданством. Но американцем он станет очень и очень не скоро. Конечно, само по себе решение эмигрировать свидетельствует о его предприимчивости. Во все времена в дальние странствия пускались те, кто склонен меняться, — пусть даже и не ставя перед собой таких планов и не имея такого намерения. Но человек — не пустой резервуар, он многое несет в себе.
О неудачниках-созидателях и удачливой серости
Далеко не все страны и общества осознают потери от отъезда своих граждан. Возьмите хотя бы еврейскую эмиграцию из России. Уверен, что поначалу многие россияне, включая правительство России, были рады отъезду евреев. Всегда хочется поскорее избавиться от головной боли. Но со временем пришло понимание, что эта эмиграция унесла с собой и что-то ценное. То же происходит в Италии, в Германии. Наиболее отважные, деятельные итальянцы уезжали из Италии, ирландцы — из Ирландии, немцы — из Германии. Возможно, они решались на этот шаг от отчаяния. Но ведь они не желали мириться с отчаянием и были готовы к переменам. Слышали про фирму «Оливетти»? Когда-то это была еврейская семья Оливетти Галеви. Слово «оливетти» означает масляная. Уроженец Турина, откуда происходят и Оливетти, рассказал мне историю этой семьи. Было в ней три брата. Но в Турине не было места для трех мужчин из одной семьи. На всех не было работы. Тогда братья решили бросить жребий: тот, кто забросит свою шапку с городской стены дальше всех, остается в городе, тот, чья шапка улетит не так далеко, уезжает из города, но остается в Италии, а самый неудачливый метатель шапки — покидает страну. И вот этот «неудачник» создал знаменитую компьютерную фирму. В итоге Италия с его отъездом понесла потерю, а страна, в которую он уехал, сделала ценное приобретение. А чего добились братья, оставшиеся в Италии?..
Возможно, уехал именно тот, кто выказал способность созидать.
О тех, кто остается самим собой
Эмиграция требует от человека особого напряжения, устремленности к цели. В старые времена
