прозрачности знания, о возможности повторить любой опыт и проверить любое предположение, тем не менее внутри каждой профессии все в большем и большем количестве накапливаются секреты, сильно напоминающие тайны города, которые имелись в Эйн-Геди. И даже если иногда возникает впечатление, что таких секретов нет, что знание является открытым и лишь по чистой случайности некоторые достигли знания, а некоторые его не достигли, — в любом случае причина такого положения вещей в том, что существуют люди, для которых это знание недоступно.
Невежество и религиозная жизнь
Религиозная жизнь, как принято думать, связана с пребыванием человека пред лицом чего-то неведомого, чего-то в известном смысле непознаваемого, и это составляет часть религиозной жизни, согласно любым представлениям о ней, — как тем, которые складываются изнутри, в рамках самой религиозной жизни, так и тем, которые формируются снаружи, на основе тех или иных социологических взглядов. Однако следует отличать неведомое, относящееся к сфере мировоззрения, к сокровенно- мистическим аспектам бытия, от того явления общественно-религиозной жизни, в рамках которого формируется разница между знаниями, доступными для отдельных лиц, социальных слоев и различных групп, принадлежащих к одной религии, и (а это непосредственно относится к нашей теме) знаниями, которые должны оставаться недоступными. Мы сталкиваемся здесь с намеренной преемственностью невежества, которая временами базируется на утаивании информации от профанов, (уместно вспомнить, что понятие профана сформировалось внутри религиозной жизни), а временами достигается посредством дезинформации, когда те, кто имеет доступ к информации (а к ним относятся люди, входящие в узкую группу наследников и хранителей знания) не только скрывают тайны от непосвященных, но помимо этого стараются, руководствуясь разными соображениями, распространять среди невежд заведомо неверную или неполную информацию, и это является одной из сторон иерархического бытия многих религий, как древних, так и современных. Быть может, следует осветить эти вещи несколько по-иному. В начале этого века Рудольф Отто в своей знаменитой книге Идея святости попытался охарактеризовать сущность религии такими словами: таинственное вызывает страх, неведомое пугает. С одной стороны, правильно, что религиозное бытие, как то, которое создало свои институты, так и то, которое их не создало, постоянно сталкивается с абсолютно неведомым, но, с другой стороны, если бы это неведомое, это непознаваемое совершенно было не связано с человеческой жизнью, то оно не имело бы для людей никакого значения. И очевидно, что существует постоянная потребность в компромиссах того или иного рода между этим неведомым и реалиями нашей повседневной жизни — компромиссах, которые должны осуществляться либо специально для этого подготовленными людьми, располагающими большими знаниями, чем люди толпы, либо другими путями, принимающими ту или иную форму, являющимися открытыми в большей или меньшей степени.
В начале 1 столетия до нашей эры римский энциклопедист Варрон в своей большой книге О делах божественных и людских, книге, которая, возможно, является первым исследованием религий, утверждал, что существует три вида религии: народная религия, политическая религия и естественная религия, выражаясь его словами: теология мифика, теология политика и теология натуралис.
Отсюда, между прочим, ведут свое происхождения два понятия, широко используемые и ныне: политическая теология и естественная религия. Сам же Варрон, как представляется, почерпнул эти понятия для своей классификации из философии стоиков. Так это или нет, но употребляя выражение народная религия, Варрон имел в виду, что толпа суеверна, принимает за чистую монету мифы о богах, баснословные рассказы, часть которых лишена смысла, и вовлекается в религиозную жизнь или сторонится ее в силу своей природы. Религия толпы — это религия суеверий и предрассудков. И у предрассудков этих имеется некоторая положительная функция, ибо это единственная форма религии, понятная толпе.
От религии толпы, религии злостного невежества, отличается политическая религия. В центре она помещает городских богов, которым обязан поклоняться всякий человек, не потому, что он в них верит, а потому, что, служа им, он демонстрирует свою лояльность государству. Вопрос — Неужели ты веришь в городских богов? обращенный к просвещенному греку, столь же бессмыслен, как вопрос, обращенный к современному американцу: Неужели ты веришь в государственный флаг? Ведь американский гражданин обязан выказывать свое почтение флагу, отнюдь не считая, что флаг обладает каким-то высшим бытием.
Кроме этих видов религии, существует еще естественная религия, представляющая собой некий концентрат, некий минимум той веры, который присущ каждому человеку, так сказать, по природе. Образованный грек или римлянин конца древнего времени верил в то, что все на свете религии являются разными названиями этой природной веры. Об этом нам ясно говорит Августин, влагая в уста языческого философа следующие слова: Разве есть на свете такой безумец, который откажется признать, что существует только один Бог, создавший небо и землю, которому под разными именами поклоняются все? Таково было принципиальное убеждение почти всех образованных греков и римлян конца древнего времени. Не совсем справедливо утверждать, что иудаизм и христианство были единственными монотеистическими религиями среди океана язычества.
Истина заключается в том, что античная мысль, от Ксенофана до Плотина, действительно пришла к идее единобожия, как в аспекте сущности, так и в аспекте множественности. Похоже, что это признавали и отцы церкви, и наши мудрецы. В трактате Авода зара есть известное место, где упоминается о неком Зеноне, сказавшем рабби Акиве: Мое сердце и твое сердце ведают, что языческое служение бессмысленно… Лишь в средние века сложилось убеждение, что иудаизм и христианство — это единственные монотеистические религии в море идолопоклонства. И действительно, рабби Шломо Ицхаки, комментируя это место из Талмуда, говорит о Зеноне: Он был евреем.
Здесь следует сказать, что различие, важное для нашего обсуждения, не связано напрямую с теологическими воззрениями, поскольку монотеистические представления, которые в том или ином виде существовали в умах или сердцах античных мыслителей, появились очень рано. Это различие прежде всего связано с тем, что греческий или римский мыслитель чувствовал, что нельзя распространять идею единобожия среди рабов и вольноотпущенников, ибо разрушение общепринятых представлений нанесет большой ущерб обществу и нравственности. Брешь в этом направлении была пробита тогда, когда, благодаря еврейским прозелитам и ранним христианам, упомянутые идеи стали внедряться во все социальные слои общества и широкое распространение получило раннехристианское представление о том, что знание является достоянием каждого. Именно в этом состояло новшество, а не в самих по себе монотеистических идеях.
Социальные аспекты здесь сочетаются с религиозными. И действительно, в чем различие между иудаизмом и христианством, с одной стороны, и идолопоклонством, с другой? Несомненно, что не в числе богов, ибо как об этом сказал блаженный Августин? — Какая разница, поклоняется земной и сатанинский город одному Богу или многим богам. Различие заключается в том, что языческий бог — это бог пассивный. Он не действует ни в истории, ни в природе, и все его значение сводится к сохранению мировой гармонии, в то время как Бог иудаизма и христианства — это нравственная личность, действующая в истории, и такое представление оскорбляло эстетические чувства античных мыслителей, как видно из высказывания одного языческого автора 2 века, который резко полемизировал с христианством: Вы, христиане и иудеи, смотрите под углом зрения лягушек и болотных червей. Вы действительно считаете, что Бог забросил свои исконные занятия, состоящие в поддержании космического порядка и движения звезд, для того, чтобы обратить все свое внимание на дела маленького и грязного провинциального народа? К этой религиозной точке зрения присоединяется социальная. Ибо нравственная личность, действующая в истории, предполагает не только размышления о Боге, но и, прежде всего, знание его воли. А знание его воли — это дело, касающееся каждого верующего человека.
Если так, то у невежества в иудаизме, как, впрочем, и в христианстве, имеется специфическая функция, отличающаяся от функции невежества в эллинистическо-римском мире. В эллинистическо- римском мире невежество представляло собой интегральную часть народной религии. И это не потому, что
