Представления такого рода чрезвычайно популярны. Они облекаются во множество форм. Приведу пример из современной общественно-политической реальности. Прежде в России все были уверены, что виновником хозяйственной отсталости и постоянных неурядиц является авторитарный режим с его сталинскими методами руководства. И потому распространилась детская вера в капитализм как панацею ото всех бед. Вера эта оказалась столь же наивной, как и вера в то, что к 'золотому веку' приведет социализм. За семьдесят лет в России успели позабыть, каков реальный капитализм, и в глазах населения он стал опрокинутым отражением официальной идеологии. Иными словами, хорошо все то, что ругает газета 'Правда'. Казалось, стоит лишь провозгласить в России западные ценности — плюрализм, вседозволенность и свободу предпринимательства, — как жизнь тут же изменится к лучшему и всевозможные блага хлынут со всех сторон. Но вскоре выяснилось, что свобода критиковать правительство шествует рука об руку со свободой умирать с голоду, и обе направляются отнюдь не в сторону всеобщего благоденствия. Теперь на наших глазах происходит поворот на сто восемьдесят градусов: социалистическое прошлое начинает казаться утраченным раем, и на коммунистов вновь возлагают надежды, обманутые демократами.
Таким образом, еще раз была опровергнута идея о 'естественном счастье', которое воцарится, как только мы уберем со своего пути всевозможные ограничения и препоны. И это лишь один из множества примеров, доказывающих несостоятельность подобной идеи. Для того, чтобы воцарилось благо, недостаточно позволить явлениям и событиям развиваться естественным путем. Природное, стихийное течение жизни не приводит к желанной цели ни в психологической, ни в социальной, ни в экономической сфере.
Первая книга Пятикнижия, Берешит, богата оригинальными философскими идеями. Правда, они изложены не на языке европейской философии, но от этого не становятся менее глубокими. В этой книге дважды, в противоположных по смыслу контекстах, встречается утверждение, что 'зло в сердце человека от юности его' (Берешит,6:5; там же, 8:21). Последующая еврейская мысль задается вопросом: когда в сердце человека пробуждается зло? Быть может, еще в материнском чреве? Или зло дает о себе знать лишь с момента рождения? Но и в том и в другом случае ясно, что человек рождается с огромным потенциалом зла. Интересно, что в книге Берешит это обстоятельство служит не обвинению, а оправданию человека! Ведь если привести род человеческий на суд, окажется, что он не заслуживает пощады. Лишь зло, которое свило в нем гнездо, позволяет человеку взывать к милосердию. Он не может нести полной ответственности за совершенное зло, потому что родился с ним!
Философская и социальная концепция, вытекающая из подобного взгляда, полагает, что 'натуральный' человек, если позволить первобытному естеству воцариться в нем, способен натворить непоправимое зло. А чем он воспользуется для этого — суковатой дубиной или атомной бомбой — вопрос сугубо технический. Отсюда следует совершенно иной взгляд на воспитание. В центре его стоит способность личности направлять свой природный потенциал в нужное русло, умение властвовать собой, не позволяя разрушительным инстинктам прорываться на волю. Воспитатель похож на человека, принесшего из лесу волчонка. Если позволить тому делать все, что он захочет, волк первым делом сожрет благодетеля.
Сказанное выше относится не только к личности, но и к обществу в целом. Если положиться на произвол социальной стихии, очень скоро насилие станет правом, а преступление — нормой. Анархия и террор сделают жизнь в таком обществе невозможной. Именно об этом мы читаем в мишнаитском трактате 'Пиркей Авот'('Поучения отцов'): 'Молись за благополучие царства' — несмотря на то, что речь здесь идет о чужеземной, захватнической власти, — 'ибо если бы не страх его, человек проглатывал бы ближнего своего живьем'. Порой приходится решать, чье засилье хуже: стражей порядка в форме или гангстеров в штатском. Падение авторитаризма приводит к ослаблению контроля над преступными элементами. Расковывается не только частная инициатива, но и 'зло в сердце человека'. И снова оказывается, что устранения всех и всяческих препонов недостаточно для всеобщего счастья.
За социальной и психологической концепцией, считающей что 'зло в сердце человека от юности его', кроется более широкий философский взгляд на мир как на незаконченное изделие, оставляющее простор для усовершенствований. Миссия человека в этом мире — исправить существующие недостатки. Человечество призвано, вопользовавшись тем, что есть, как исходным сырьем, построить действительно совершенный мир.
Сказанное хорошо иллюстрирует спор между рабби Акивой и римским наместником Руфом. Наместник спросил рабби Акиву: что лучше — деяния Всевышнего или деяния человека?
— Деяния человека, — не колеблясь ответил мудрец.
— Взгляни на небеса и на землю. Разве в силах человеческих создать подобное?
— Подобное нет, но кое что получше — да.
Рабби Акива принес мешок пшеницы и хлебный каравай, положил то и другое перед наместником и спросил:
— Что, по-твоему, лучше, пшеница или хлеб?
Римские власти пытались запретить заповедь обрезания. Справедливость этой меры пытается доказать Руф, представитель эллинско-римской культуры: ведь природа создала человека совершенным, зачем же отнимать от ее творения? На это отвечает еврейский мудрец, утверждающий, что человек призван улучшать творение.
Если передать эту мысль более современным языком, можно сказать, что иудаизм устами раби Акивы отстаивает прогресс. Ведь позицию римского наместника разделяли и те, кто много позже говорил, что если бы Всевышнему было угодно, чтобы человек летал, он дал бы ему крылья. Иудаизм же доказывает, что человек не потому лишен крыльев, что Творцу неугодно, чтобы он летал, а потому, что он далек от совершенства. Но человечество издавна стремилось исправить этот недостаток, и с изобретением воздухоплавания человек обрел крылья.
С еврейской точки зрения человек не только вправе изменять мир к лучшему, но именно в этом состоит его миссия. Освещая субботнюю трапезу, мы читаем фрагмент из книги Берешит, где о мире сказано, что его 'сотворил Господь для делания' (Берешит, 2:3). Древнейшая комментаторская традиция объясняет, что Всевышний не завершил творение, поручив это 'делание' человеку. Привести мир к совершенству — такова миссия человека, для этого дана ему жизнь.
Мистицизм, фундаментализм и. современность
Доброе утро, дамы и господа. Позвольте мне начать с первой темы. Я хочу добавить: как говорят англичане, иногда мы выбираем человека, иногда выбираем тему, иногда мы хотим затронуть определенную тему, а иногда тема нам навязывается. В данном случае первая тема была в каком-то смысле подарком мне, потому что кто-то предположил, что я что-то знаю по этой теме.
Как вы догадываетесь, в большинстве случаев лектору лучше ничего не знать по теме, и тогда возникает очень интересная дискуссия. Когда лектор что-то по теме знает, он разрушает весь настоящий интерес к ней. Тогда уже нет ничего интересного или удивительного: вы просто слышите то, о чем слышали всегда.
Итак, по первой теме. Конечно, я могу пользоваться фактами, и я буду пользоваться некоторыми из них, но в основном я буду основываться на истории философии или на любой другой из так называемых 'мягких наук'. Большим количеством фактов мы не располагаем. Скорее, то, что у нас есть, это идеи. В определенном смысле, я полагаю, уже и в этой стране прошло время научного социализма (мы знаем, что для некоторых людей еще существует социализм, но не научный социализм), поэтому, говоря о вещах, не поддающихся точному описанию, мы реально имеем дело с идеями, возможностями, попытками расположить вещи в каком-то порядке, будь то верном или неверном.
Итак, позвольте мне начать. Тема лекции — 'Мистицизм, фундаментализм и современность'. Я начну с того, что у всех этих терминов есть общая черта: каждый из них очень туманен, почти по определению. Я рассмотрю их один за другим. Я мог бы начать с современности, потому что о ней все говорят. Действительно, — кто не говорит о современности? Вопрос заключается в следующем: каково же
