порученное дело. Предлагаю считать, что в данном случае Лев Захарович руководствовался горячим желанием помочь фронту в самый трудный момент. Имело место… известное нэдопанимание всех последствий этого распоряжения. Вопросы?
- Можно? - Вождь кивнул, и Карина задала-таки свой вопрос. - Чем, в плане последствий, такая безответственная некомпетентность так уж принципиально отличается от вредительства?
- Товарищ Морозова. Есть мнение, что мы разрешим вам любыми законными методами пресекать выполнение явно вредных распоряжений. Если, конечно, вы потом сможете это… доказать. Все свободны… А вас, Морозова, я попрошу задержаться еще ненадолго.
- Так застрелила бы, женщина?
Она ненадолго задумалась, - эта пауза и произвела на Вождя наибольшее впечатление, и сказала больше любых слов, - а потом честно ответила.
- Все-таки нет. Александр Иванович мог пострадать. А им рисковать нельзя, он не какой-то там дивизии, он целой армии стоит. Двух армий. Трех!
- А так, - он внезапно заглянул ей прямо в зрачки, словно уколол тяжелым взглядом, - выстрелила бы?
Он не ошибался, не мог ошибиться: такие жесткие, равнодушные глаза бывают только у убийц. При этом не так уж важно, что она, скорее всего, на самом деле не убила ни одного человека.
- Почему нет? Трудно найти другого такого человека, чтобы так же было ни капельки не жалко. Вы знаете, что не было ни одного случая, чтобы его вмешательство принесло хоть какую-то пользу. А вред, по слухам, страшный…
- Не все так просто, Морозова. - Задумчиво прговорил Сталин. - Не все так просто. Ты еще слишком молодая, чтобы понять, поэтому просто поверь: такие тоже бывают нужны… А кого-нибудь другого - застрелила бы?
- Не знаю. Других как-то не за что.
- А если - будет за что? - Настойчиво продолжал он, как будто хотел выяснить что-то для себя важное. - Как с наркомом?
- Да.
- Кого угодно?
- Да.
- За единственным исключением?
- Бессмысленный вопрос. Да.
- С единственным?
На этот раз она задумалась чуть дольше. И эта пауза тоже кое-чего значила.
- Пожалуй, с двумя.
Он некоторое время испытующе смотрел на нее, а потом резко оторвал взгляд. Устало махнул рукой в знак того, что аудиенция закончена.
… А ведь она не врала, когда говорила про два исключения. Не подлизывалась и не пыталась подладиться под него, Сталина. Потому что ей нет нужды врать и подлизываться. Она просто не видит в этом никакой выгоды для себя. Нет, - поправил он сам себя, - это неправильно. Не 'не видит', а - не ищет. А досто-ойная смена растет, нечего сказать. Следующие поколения неизбежно идут дальше нас. Поэтому нет ничего удивительного что им приходится так стараться.
Когда, - не в тот раз, спустя какое-то время, - Мехлису удалось поговорить со Сталиным наедине, он, наконец, смог дать волю своему возмущению. Перед этим ему довольно долго не удавалось найти подходящий момент, казалось даже, что Коба избегает его. Вождь, - очевидно, по забывчивости, - не предложил ему сесть, но, как будто, был в неплохом настроении. Он слушал старого соратника, - и молчал. Минут через пять жестом предложил сесть, - и молчал. Слушал, кажется, не без любопытства, - но молчал. А потом мягко прервал на середине фразы.
- Лев, - проговорил он добродушно, - ты дурак и говно. То, что ты ТАКОЙ дурак и говно, единственная причина, по которой мы тебя не расстреляли. И если ты, говно, еще раз сунешься на 63-й завод, мы тебя тоже не будем стрелять. Тебя пристрелит эта Морозова. Я разрешил. Но она пристрелила бы тебя и без разрешения. Иди.
Именно этот нелепый эпизод этот имел то следствие, что Беровичу присвоили статус, равный статусу наркома, и никакой Мехлис больше не мог ему приказывать даже и с формальной точки зрения.
Вторым следствием было развертывание полномасштабного производства 'АГ - 5'. Небольшое количество этих грузовиков производилось на 63-м заводе до конца войны. Основное производство, до января 1944 года составившее 492 тысячи автомобилей, было развернуто, отчасти, на ГАЗ-е, отчасти, в виде модификаций, - в Ульяновске. Технология была передана на данные предприятия на правах ЛИЦЕНЗИИ (на полном серьезе!!!) отлажена и доведена специалистами 63-го по системе, полностью исключавшей ее нарушение. Кроме того, за этим велось постоянное и нешуточное наблюдение. Не помогали ни скрежет зубовный производственников, ни папуасские хитрости, ни крикливые жалобы руководству. Изгадить автомобиль так и не удалось, до самого конца производства 'АГ - 5' в 1951 году. Наряду с поставляемыми по ленд-лизу 'студебеккерами' он стал основным грузовиком фронта. Небезынтересная книга Т. Осмолова 'Эх, дороги…', эти, своего рода мемуары фронтового шофера, провоевавшего в автомобильных батальонах трех армий два полных года, является прямо-таки балладой в честь 'пятерки'. Признанием в любви и панегириком в одном флаконе. Трофим Иванович готов молиться на нее и утверждает, что ни на одном другом грузовике не пережил бы тех переделок, в какие приходилось попадать на долгих фронтовых дорогах. Достаточно сказать, что она защищала от автоматных и винтовочных пуль, не сминалась при лобовом столкновении или падении в кювет, не горела и практически не ломалась. Легкий тканый корпус при широких колесах и двигателе 128 лошадиных сил, с одной стороны, обеспечивали исключительную проходимость, а с другой - позволял по хорошей дороги развивать скорость 80 км/час и держать ее довольно долго. Всего по сентябрь 1951 года, на нужды народного хозяйства и армии, а также на экспорт и помощь братским странам было выпущено 1631000 грузовиков этой модели. Прекращение выпуска, в основном, связано с окончательно устаревшей системой управления, утомлявшей водителя, и слишком уж аскетичными условиями кабины. Еще более важным обстоятельством было то, что моторостроение в СССР продвинулось к этому моменту НАСТОЛЬКО, что прежний двигатель, при всех его достоинствах, стал чистой воды динозавром. Выпускать его дальше было просто-напросто стыдно, а с новым мотором - не имело смысла выпускать прежнюю модель.
Тем не менее самые удачливые экземпляры работали в отдаленных уголках Родины до середины 70-х, потому что износу не знали. Последние экземпляры, бывшие на ходу, видели наши мостостроители в 1983 году в одной из стран Латинской Америки…
Сонечка Виргартен, бледная, длинноносая девушка, бывшая секретарша бывшего наркома, печатала с неимоверной скоростью, чуть ли ни обгоняя немногословную, точную, но не больно-то бойкую речь Сани. Примерно через полчаса он закончил, не забыв разбить на подзадачи и назначить исполнителей. По- другому он не умел, подробности для него вовсе не обязательно были 'мелочами', и если он чего-то не не упоминал, то по той единственной причине, что Важность и Осуществимость их, накладываясь друг на друга, оказывались меньше Определенности.
- Ну, кажется, - все?
- Не совсем, гражданин директор.
- Нет, Сергевна.
- Да, гражданин Берович.
- Ну нельзя! И по условию не предусмотрено, и вообще столько головной боли дополнительно, что ты себе и представить не можешь! Как ты не поймешь: это же де-мон-стра-ци-я! Они и вовсе не должны ни в кого стрелять! Кроме того, - ты забыла, что там за контингент? Уголовники и враги народа.
- А еще безоружные бабы и дети по совместительству. Мужчин по лагерям не осталось, лишних-то.
- Ты что, не понимаешь, что непременно найдутся такие, которые решат пострелять по вертухаям?
