трехметрового роста.
- Командование Красной Армии и лично Верховный Главнокомандующий вооруженными силами СССР товарищ Сталин имеют сообщить и предлагают руководству СС следующее. Наша сторона не будет возражать, если фюрер Германского народа Адольф Гитлер будет вывезен в любую страну мира по его выбору или по выбору лиц, принявших это предложение. Условием этого соглашения является во-первых, его полная конфиденциальность. Во-вторых отход герра Гитлера от активной политической карьеры и сохранение им инкогнито на протяжении оставшейся жизни. Третьим и главным условием является безоговорочная капитуляция всех германских вооруженных сил.
- Всего-навсего. Простое и ясное дело. В самый раз для того, чтобы решить его за кружкой пива. Этак, к примеру, между второй и третьей. Заметь, сынок, я ни капли не сомневаюсь, что ты говоришь правду, и тот, за кого себя выдаешь. И обладаешь нужными полномочиями. Тут вообще всего только одна ма-аленькая неувязочка: я присягал Фюреру, как ты выразился, германского народа. А не герру Гитлеру с неопределенным статусом и, тем более, не безымянному господину, хранящему инкогнито в Ираке или Аргентине. Поэтому на мой неискушенный взгляд предлагаемое вами деяние очень мало отличается от физического устранения. Кстати, - а как вы предлагаете поступить, если Фюрер - не согласится? Применить силу? А что? Перебить полсотни парней из 'Охраны Фюрера', большинство из которых я знаю и люблю, заткнуть рот кляпом, сунуть в мешок и утащить на борт подводной лодки. А он при этом будет так потешно брыкаться своими коротенькими ножками в галифе. Вот только зачем он после этого нужен, и, тем самым - к чему такие хлопоты? Для того, чтобы спасти жизнь какого-то безымянного господина? - Дитрих отхлебнул из стакана. - Застрелить и проще, и гуманней, и полезней для дела Германии. Вот только я и этого делать не буду.
- Подумайте. Каждый час войны - это две с половиной тысячи убитых или искалеченных немцев. Шестьдесят тысяч в сутки, господин генерал-полковник. Без малого два миллиона в месяц. Два месяца - и население Берлина. Уже довольно давно Красная Армия несет несопоставимо меньшие потери. По сравнению с тем, что было, их вообще можно считать номинальными. Продолжение войны есть прямое и бессмысленное убийство германского народа.
- Что-то я не пойму, - недоуменно нахмурился эсэсовец, - а вас-то тут что смущает? Что вам не нравится в смерти каких-то там немцев, которые, к тому же, так славно потоптались по вашей России-матушке?
- Любому человеку отвратительно бессмысленное истребление людей. И даже не только людей, но и любых существ с теплой кровью.
В этот момент Павел Судоплатов, хладнокровный и убежденный убийца, давным-давно при очередном исполнении не испытывавший ни малейших эмоций, говорил, в общем, довольно искренне. Удивляясь собственным словам, понимая, что немец над ним издевается, но да, искренне.
- О-о-о, это так похоже на одного кремлевского гуманиста с усами, моего, кстати, тезку*! Насколько мне не изменяет память, его очень мало смущало истребление даже собственного народа… Послушай-ка… Как тебя, Пауль? Так вот, я тебе скажу по-простому, по-солдатски: капитулировать в данных условиях то же самое, что сдаваться, когда твердо знаешь, что тебя следом же отправят в пыточную камеру… Не перебивай! Я верю, что вы не собираетесь истреблять немцев поголовно. Даже в то, что вы не планируете поработить и загнать их всех в рудники и шахты. Германия просто-напросто попадет на стол к кремлевскому вивисектору, который начнет перекраивать ее по своему вкусу. Как водится - наживую. Результатом неизбежно будет жуткий урод, калека, которому лучше бы и вовсе не жить. На мой вкус смерть куда лучше. И я не имею ни малейшего желания облегчать вашу совесть, которая вдруг стала такой чувствительной: убивайте дальше. Или уйдите, если нервы не выдерживают.
- Вы решаете за миллионы людей, многие из которых хотят жить.
- Я. Не решаю. Ни за кого. Кто хочет - пусть сдается. Кстати, я был против идеи наказывать родственников дезертиров, пораженцев и даже перебежчиков. Теперь в этом нет никакого смысла. Кстати, Пауль, - а почему тебя вывели именно на меня? Не на рейхсфюрера, не на толстого Германа? Не на Бормана, наконец? Зачем вам понадобился старый танкист, который терпеть не может интриг?
- Названные вами лица ненадежны. В обоих смыслах. В нашем руководстве существует понимание истинного положения вещей в руководстве СС и того влияния, которым реально обладают там отдельные лица. Например, относительно вас известно, что на вас ни разу не осмелился поднять голос даже ваш вождь. Который нимало не стесняется устраивать разносы и рейхсфюреру, и рейхсмаршалу, и всем прочим, без исключения.
Иозеф Дитрих с интересом поглядел на него, а потом негромко, чуть хрипловато рассмеялся:
А ведь это вы верно подметили, молодцы. А я как-то и внимания не обращал…
После этого он словно бы забыл о собеседнике, как бы давая понять, что аудиенция закончена, и снова отхлебнул из стакана некую прозрачную жидкость, и Судоплатов понял, что генерал пьет уже давно, скорее всего - не первый день, но состояние духа его таково, что алкоголь не оказывает на него обычного действия. Не может ни успокоить, ни дать забвение, ни хотя бы оглушить. А еще он понял, что провалил задание и, понятно, виноват. Но виноваты и те, кто послал на эту встречу его: абсолютно не его весовая категория.
Иные мелочи влекут за собой важные следствия. События масштабные дробятся массой следствий вроде бы незначительных, исчезающе тонких. А те, в свою очередь, имеют шанс повлечь за собой много всякого. Важного, смотря как поглядеть, смотря для кого, - или просто странного. Просто невозможного ни при каких других условиях. Следствием всей службы, всей системы Тяжелых Разведчиков, как она есть, с интригами, ночными машинами первого поколения, турбонаддувом, тактикой на первом, втором и последующих этапах, стали экипажи. Никто как-то не придал надлежащего значения тому, во что превратились экипажи этих машин. Никогда и нигде не складывалось таких условий, и поэтому результатом стало совершенно особое сообщество бойцов. Отдаленным подобием, пожалуй, можно было бы счесть экипажи 'Каталин', наматывавших тысячи миль над морями и океанами, но это аналогия того сорта, которая, скорее, могла бы только запутать дело. Это были люди, жившие относительно долго при самой интенсивной и разнообразной боевой работе, какую только можно представить. Отбор шел не по стандартному и, казалось бы, единственному для войны признаку выживания, а по эффективности выполняемой работы. Война, будучи ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ орудием увеличения хаоса и нарастания энтропии, - это, соответственно и прежде всего неизбежный и колоссальный беспорядок, нестыковки, непонятки, несогласованность и постоянные ошибки лиц, принимающих решения. При таком уровне беспорядка, вообще говоря, был бы совершенно невозможен никакой иной вид деятельности. Этот же контингент, имевший более-менее постоянный, - только растущий, - состав на протяжении девяти месяцев, за это время приобрел умение делать свою работу на уровне средних ремесленников. То есть попросту невероятно высокое по меркам войны.
Они уверенно владели всей бывшей в их распоряжении техникой, никогда не блуждали, при любых погодных условиях, твердо зная свое положение в пространстве: кое-что было слизано и украдено у англичан, но уникальная автоматическая система навигации по звездам была своей. А еще имели место множество мелких усовершенствований и каждодневный опыт сотен часов, проведенных в герметической кабине на огромной высоте, который и не опишешь и не оценишь, но именно он делал эффективным все прочее.
Служба обросла инфраструктурой, сложнейшей системой связей, и некоторые, вроде бы рядовые, летчики в не слишком высоких званиях на самом деле пользовались очень солидным влиянием.
Их не могла обмануть никакая маскировка, да они и не позволяли что-нибудь всерьез замаскировать, вовремя замечая сами попытки такого рода. Они ошибались не чаще, чем какой-нибудь хирург фронтовой госпитальной базы по пятому-шестому году общей практики, когда на фронте стоит относительное затишье, и промахивались не чаще опытного снайпера средней руки. Классическое высказывание о том, что ни один план не выдерживает столкновения с противником, к ним, практически, не относилось. Они выполняли, в общем, любые задания, если только они не носили мнимого характера, и неписанным девизом их было: 'У
