неусыпным надзором цэ-ка и че-ка, с недоделками, которые потом приходится устранять годами, кое-когда они умудряются успеть к какой-нибудь очередной круглой дате. Очень часто, выпустив первую продукцию, они на другой день останавливают конвейер, чтобы снова запустить его через полгода. Так что тут возможны варианты. В том числе - комбинированные, как в данном случае: отчитались к открытию съезда, а фактически открылись на месяц позже…
- А на сбыте продукции… ведущих фармацевтических корпораций это как отразится?
- В конечном итоге? - Задумчиво осведомился 'Островитянин' закуривая уютную, 'унитазной' формы трубку, предмет постоянных шуток внутри группы и вокруг. - В конечном итоге, как всегда: никак. Они с грандиозной шумихой запустят комбинат, после чего начальство вовсе потеряет к нему хоть какой-нибудь интерес. Технологию и номенклатуру не будут менять лет двадцать, оборудование обветшает полностью, завод станет на сто процентов убыточным, но никто и не подумает его продать, обанкротить, или просто закрыть по нерентабельности… Могу только повторить то, что говорю на всех уровнях и всегда: не надо ничего предпринимать! Никогда. Ни в коем случае, если речь не идет о прямых вооруженных акциях. Нужно делать свое и ждать. Дождаться, когда русским надоест очередная игрушка, когда оснастка сносится, технология устареет, а качество станет ниже дна помойной ямы. Достаточно подождать, когда им станет окончательно нечего кушать, нефть - кончится, люди - окончательно сопьются, а страна превратится в одну гигантскую помойку. Никогда не нужно тратить никаких усилий там, где за тебя все необходимое сделает время. Буквально - все.
- А ракеты и боеголовки? С ними как?
- Если мы не будем активничать, тем самым мешая Советам забыться сладким смертным сном, нам не потребуется никакая армия, кроме, разве что, армии ассенизаторов. Чтобы сгребли все, что останется, в один гигантский мусорный совок, очистили бы все, что можно очистить, а остальное - оставили бы в покое лет на двести. Разумеется, - надежно огородив от проникновения отчаянных и неосторожных.
- Вы прямо как этот китаец… Как его? Ну, он еще все достоинства недеяния проповедовал…
- Лао Цзу? Представьте, - нет. У меня были примеры для подражания поближе. Мой дедушка в юности был одним из активнейших членов Фабианского общества. Я же не утверждаю, что тот или иной принцип - универсален. Просто нужно иметь в своем распоряжении как можно больше подходов, шаблонов, стандартных стратегий, и в каждом случае подбирать подходящую. Так вот: в отношении России ничего не нужно делать. Точнее, - нужно последовательно делать ничего. Такая стратегия.
- Сэр Майкл?
- Да, Гарри?
- А почему это вы лично так ненавидите Россию? Какие причины личного порядка имеются для такой глубокой… неприязни?
'Островитянин' огорчился:
- Неужели это так заметно?
- Невооруженным взглядом человека, который знал бы вас гораздо хуже меня. Невзирая на всю вашу британскую невозмутимость.
- Нет, Гаральд, мой фабианец-дедушка не потерял состояния, вбухав все до последнего пенса в русские бумаги. И не участвовал в экспедиционном корпусе. И папа не имел никаких капиталовложений на Кубе или в какой-нибудь Нигерии. И не так уж я опасаюсь мировой войны… во всяком случае - меньше других, и не верю в коммунистическую экспансию. Это не ненависть, а своего рода раздражение, досада. Нечто, имеющее, скорее, метафизические корни. На данный момент это не враг, которого непременно надо победить, а недоразумение, которое должно как можно скорее разрешиться. Нелепость, которую надо побыстрее… устранить. Не страна, а скверная шутка природы, страшный и обреченный монстр, вроде тех, которые так любит изображать ваш Голливуд. Уродливый, нелепый, отвратительный, кровавый кошмар, который слишком долго не рассеивается. Существование Советов оскорбляет, прежде всего, мой эстетический вкус именно своей невыносимой уродливостью и чудовищной, ни с чем не сравнимой безвкусицей. Заметьте: я, как человек глубоко гуманный, вовсе не хотел бы, чтобы русские все вдруг раз - и вымерли бы. Нет. Только, боюсь, что это неизбежно и тут уже поздно предпринимать попытки хоть что- нибудь изменить.
- Вот затеют они, от безнадежности, - войну, так будете знать…
- Вот и не давайте повода. Хлопайте по плечику, устраивайте никому не нужные встречи на высшем уровне, заключайте, немилосердно торгуясь при этом, договоры, которые ничего не решают… Только, ради бога, - не раздражайте их. Пусть помрут спокойно и не делая опасных телодвижений. Я бы даже шпионов их не трогал, потому что в их состоянии все, идущее со стороны, только приближает конец, будь то деньги, зерно, фильмы или идеи, как у безнадежных больных усугубляют состояние любые попытки вмешательства, даже самые квалифицированные.
- Так что ж вы продолжаете сидеть на этом месте? Если тут все едино - работать или нет?
- А вот как раз для этого самого: чтобы останавливать тех, у кого чешутся руки подколоть, пощекотать, уязвить умирающего уродливого великана. А это и негуманно, и неправильно.
- Дмитрий Геннадьевич, поверьте, - я лучше кого бы то ни было понимаю суть ваших опасений. И вы, в стратегическом плане, вполне можете оказаться глубоко правы. Меня вообще до глубины души порадовала мера вашего понимания проблемы.
- А откуда вы…
- Читал.
- Я с-составлял записку д-для…
- Я понимаю, - проговорил Гельветов, ласково глядя на Гаряева и тонко улыбнулся, - я в курсе… Но я бы хотел продолжить свою мысль. Опасность несанкционированного прорыва технологий за пределы предприятия на самом деле куда меньше, чем вам, должно быть, кажется. Отдельные компоненты нашей рецептуры могут, конечно, о многом сказать высококвалифицированным специалистам, и могут быть, - с огромным трудом, надо сказать, - воспроизведены и даже использованы в специальных случаях. Но дело-то в том, что не они составляют то, что вы именуете главным секретом. Отнюдь.
- Это не принципиально!
- Я поясню в общем, хотя и это уже несколько грешит против правил. Секрет составляет сам по себе раздел математики, применяемый для расчета так называемых 'композиций', а также, - и в основном, - конкретные приложения этого раздела для решения столь же конкретных задач. Все это не выходит за пределы чрезвычайно узкого круга аналитиков, композиторов и расчетчиков…
- Композиторов?
- Вот видите. Даже одно случайно прорвавшееся словцо из нашего профессионального сленга уже несколько сбило с толку такого искушенного человека, как вы. Композитор, - это специалист высшего класса, владеющий искусством составления исходных композиций. Тех, которые в итоге как раз и развиваются в те или иные изделия. На достаточно высоком уровне, - это божий дар, безусловно. Несколько напоминает искусство писать программы для ЭВМ, но все-таки не вполне. Даже по духу… Но я отвлекся. Я утверждаю, что без знания исходных понятий, аксиоматики, символики, любую рабочую запись композиционной группы прочесть не менее трудно, чем надпись на никому не известном языке. Без всякой дополнительной зашифровки. Что-нибудь новенькое из Теории Поля может прочитать специалист в области Теории Поля и никто другой. Кто-то другой может, - теоретически, - с вовсе других позиций создать теорию поля гораздо лучше, это да, но прочитать - ни в коем случае. Специалисты в нашей области сосредоточены только и исключительно только у нас. Некто может совершенно независимо от нас сделать что-то аналогичное, но даже и тогда никак не сможет проанализировать наши материалы. Никоим образом. Далее, - для рабочих расчетов в области композиции по определенным причинам пришлось создать специальный язык программирования, так называемый 'ГарГол' а впоследствии, его глубокую модификацию, именуемую 'МелГол'. Они не транслируются. Просто потому что мы не делали никаких трансляторов. Из-за чрезмерной насыщенности профессиональным жаргоном непонятны для посторонних даже наши разговоры между собой… Очень мало понятны. Теперь я обязан вас предупредить, что буквально все, что я сказал вам сейчас, совершенно секретно и не подлежит разглашению ни при каких обстоятельствах. Ни при каких. Вы меня поняли?
- Тут я усматриваю некоторое противоречие…
