вышло? Наши пошушукались, пошушукались по палаткам и вдруг по всему лагерю кричат «ура». Французы спрашивают: «Это что? Согласились? Пришли к решению?», а мы уже знаем, в чем дело, — отвечаем: «Да, они пришли к решению…» Французы: «Куда же, в Совдепию, в Бразилию?»… Мы: «Нет, ни в Совдепию, ни в Бразилию….» Французы: «Как? Отчего же они кричат «ура»?»… Мы: «Они кричат «ура» генералу Врангелю»… И тут знаете, как нарочно, по всему лагерю — бурей кричат!.. Французы: «Что же это значит?» Мы: «Это значит, что у армии не может быть другого решения, как приказ ее главнокомандующего. Это они хотят вам деликатным образом напомнить…»
Пока я одевался, конспиративный поручик шептал мне что-то о «масонах»…
Это болезнь века…
Собственно есть две болезни века: первая — писать мемуары, ей я подвержен; вторая — «мистическая конспирация»… Я стараюсь не быть demande и быть на высоте и в этом отношении, но мне никогда, к сожалению, не удалось поймать хоть кончик хвоста масона. Чуть ли не все поголовно убеждены, что масоны всесильны и управляют вселенной. Принято выражение — «три жида управляют миром». Мне их называли. Один — покойник Якоб Шиф, американский миллиардер, другой — секретарь Вильсона, президента С. А. Штатов, а третий не помню кто, но не Троцкий. Но как они управляют, через кого, —не рассказали… Вообще «подробностями» мало интересуются… Убеждены вообще, что это так, что масоны существуют, что они грозная сила, что их надо разоблачать (это те, кто посмелее) или обреченно покоряться. Это слабые… Мало есть людей, которые этому не подвержены…
Странно, что людям не приходят в голову самые простые аналогии…
Тиф, холера, чума существуют? Существуют. Что это, масонские изделия? Нет — это эпидемии… Люди гибнут от них? Гибнут. Заражаются и гибнут… Почему же не может существовать эпидемия психическая? Массовые психические болезни, выраженные в обостренной повышенности некоторых «социальных чувств» (зависть, ненависть к более состоятельным ближним, озлобление против государственной или общественной власти), поражают людей так же, как тиф, холера и чума. Только они гораздо опаснее, хотя и носят названия недостаточно определенные: «социализм», «революционные настроения», «анархизм» и т.п. Заболевшие такой болезнью люди, в свою очередь, заражают других, и этим путем целые народы заражаются и гибнут. Причем тут масоны?
Чувства и бациллы по существу не представляют никакого различия.
Есть микроорганизмы благодетельные и есть убивающие бациллы. Точно так же есть чувства благие и есть мысли смертельные… Про первых говорят, что они об Бога, про вторых, что они внушены Диаволом…
Но причем же тут масоны? Разрушительные силы и чувства точно так же, как разрушительные бациллы, имеют сами в себе страшную силу распространения или заразительности. Они не нуждаются ни в каких тайных руководителях и организациях…
Зачем какие-то масоны, если «заболевший социализмом» идет на митинг и совершенно явно и открыто бросает в толпу семена ненависти и злобы… Разве русская революция сделана тайной силой? Она сделана совершенно открытым путем, лозунгом: «Иди грабить». Люди поддались на этот соблазн, заболели «болезнью грабежа», называемой нынче социализмом, как заболевали уже сотни раз в течение тысячелетней истории человечества. Только «болезнь грабежа» называлась раньше иначе, не социализмом. Но и заболевания тифом, холерой и чумой, которые были всегда, тоже иначе раньше назывались…
Так было и будет… Всегда были болезни и всегда будут. И всегда будут с ними бороться и всегда будут, в конце концов, излечиваться. Европейские народы долго болели чумой, но сейчас ею болеют только дикари…
То же будет и с социализмом…
Есть и сейчас, конечно, натуры, иммунентные к социализму, которые не заболевают… Это — мы. Наша обязанность — лечить заболевших, а если это не в наших силах — выжидать окончания эпидемии. Так мы и делаем. Проборовшись три года, мы больше не можем и вот залегли здесь, на чердаках Константинополя…
Ожидаем окончания эпидемии. Ожидаем, пока вымрет все, чему назначено умереть. Но причем тут масоны?
Я не говорю, что их нет. Может быть, они есть…
Наклонность к каким-нибудь тайным махинациям может существовать, как существует жар во время тифа. Но причина болезни не жар, а тифозный червячок…
Так и «масоны» — не причина революции, а явление, их сопровождающее…
В Константинополе дома, хотя они такие же с виду, как и всюду в Европе, но, кроме удивительных лестниц, имеют еще, как дань Востоку, площадки на крышах… Здесь я нашел своего генерала. Опершись о перила, он любовался Царьградом, стоя между двумя рубашками гитаны… В просвете ее панталон красовались очертания Русского посольства, вызывавшие воспоминания о петроградском ренессансе…
— Ваше превосходительство, простите ради Бога…
— Бросьте… Я уезжаю… Зашел к вам проститься… Жена приказала вам кланяться… Еду искать счастья по свету…
Завязывается разговор, как бывает при прощальных визитах. Ветер сильно колышет белые юбки… Между их трепетаньем далеко видно огромный город. Но эти гридеперлевые чулки слетят… Разговор продолжается…
На одной из бесчисленных крыш я вижу вдруг две фигуры, которые смутно угадываю… Они, вероятно, тоже силятся меня рассмотреть…
Ах, я знаю, кто это… Это «монархисты»…
Несколько дней тому назад по соседству пытались объединиться… предлагали мне стать во главе. Я согласился, предупредив, что ничего не выйдет. Я ведь прекрасно знаю, что некоторые не могут мне забыть, что ездил в Псков. А я не могу им простить, что они попрятались во все дыры, когда все рушилось, а теперь могут упрекать меня за то, что я осмелился поехать к Царю и принять неизбежный акт отречения со всем уважением к Венценосцу, вместо того, чтобы вместе с ними забиться под диваны Таврического или иных дворцов и оттуда смотреть, как Чхеидзе и Нахамкес будут «читать мораль» последнему русскому Государю… И благодаря этому долго еще даже те, кто могли бы понять друг друга, вот будут так, как сейчас: на одной высоте, но на разных крышах…
— Какой же ваш прогноз? — спрашивает генерал.
— Половина русского населения вымрет, а остальная восстановит все… «с гаком»…
— Когда же это будет?..
— Существенное улучшение начнется с 1929 года, — ответил я не задумываясь…
— Как? Восемь лет?
— Это будет начало — мы увидим, как стрелка повернется вверх… Расцвета мы не увидим… Расцвет через пятьдесят лет…
— О Боже мой!… Прощайте… Я ухожу… Это же ужас!..
Он ушел… Чулки гитаны сдуло… Зачем я каркаю, как старый ворон на этой крыше?!.
И вспомнилось мне, как один батюшка, нарисовав потрясающими словами муки грешников в аду, заметил, что вся церковь пала на колени и плачет. И стало ему вдруг жалко своих бедных Грицков и Оксан… Осенил он их крестом и сказал:
— От цо, братие… Не журится… Бог добрый, там, на Неби… Може це все ще и брехня?..
Просветлело… Солнце горит закатом… Бог добрый, там, на небе… О, пусть вместо неизбежного ужаса это было бы… «брехней»…
«Просто поручик» просто не ел уже два дня… И удивительное дело. Казалось бы, уже сами «на грани»… Нет, поискали, пошарили кругом — наскребли пол-лиры…
Как он обрадовался… Даже панталоны гитаны смеялись, колотясь под ветром…
Когда я вернулся в свою мансарду, из соседней комнаты спросили:
— Что за шум в соседней комнате?
На что я ответил:
— Мне стукнуло триста лет и три года…
Засмеялись….
— В огороде — бузина… а за шкафом?
— «Крук»!..
— Это что значит?
— Это значит — ворон…
Но другой голос прибавил:
— Идите лучше к нам, дядя Вася…
Там уже были все. Полковники, капитаны, поручики, галлиполийцы и не галлиполийцы, таинственные конспираторы и просто наивные беженцы, молодые rigolo — пессимисты и старые мрачные оптимисты — как они все вмещались в этой комнатушке!
Зина в стотысячный раз раскладывала пасьянс, причем никто не знал, о чем она, собственно, думает, хотя и можно было предполагать, о чем…
П. Т. разбавлял спирт водой… Женька откупоривал сардинки, Mardi (женщина, которая была вторником: см. «человек, который был четвергом») возилась с примусом, который не горел, почему она заводила стакатто смеха спускающимися зубчиками по всей хроматической гамме сверху вниз… Мандолина неуверенно старалась выявить «куявяк», а гитара аккомпанировала ей брехливо, но с апломбом…
Вечерний сеанс начался…
Пели, пили, декламировали, рассказывали, спорили, опять пили и опять пели…
Старшее поколение все заводило какие-нибудь ископаемые «Не искушай», «Ночи безумные», «Очи черные»… Младшие стремились к Вертинскому…
«В бедный маленький город,
Где вы жили ребенком»…
Или:
«Я помню эту ночь… Вы плакали, малютка»…
И здесь плакали — «под гитару»… Украдкой, конечно, чтобы никто не видел…
Ведь «попугай Флобер» твердит свое:
Jamais, jamais, jamais,[26]
«В бокал вина скатился вдруг алмаз »…
Jamais, jamais, jamais…
Ах, знаем — все знаем!.. «Давным, давным давно» — все знаем:
Jamais, jamais, jamais…
«И плачем по-французски »…
По-французски, и по-английски, и по-немецки, и по-польски, и по-сербски, и по-
