Неужели симбиоз, о котором Неживой не особо и думал, достиг такого уровня?
Сложное слово «симбиоз» натужно проворачивалось в башке…
Ладно. Так или иначе, уродам обеспечен вечер забот. Долго теперь «панцири» не вспомнят о подельнике Храповского, томящемся на первом этаже — на что, собственно, и был расчёт…
Он зашёл в «ожидалку» с противоположной стороны, чтобы из дежурной части не засекли. Подобное помещение, называемое также домом отдыха или санаторием (иногда лепрозорием, иногда тушиловым), везде есть, в любой ментовке высокого статуса. Причём, не только в России. Обычное дело для любой развитой страны, не говоря уже о развивающихся.
В питерском РУОПе — это полуподвал с несколькими камерами. В коридоре вдоль стены тянется металлическая скамья метров десяти в длину, вмонтированная в пол. Скамья без спинки и разделена на сегменты, а в стену вделаны специальные кольца для наручников.
Обычно сюда сажают (менты говорят — «привязывают») группами, а с доставленными работают по очереди. Редко, чтоб здесь был только один человек. Разве что — для оказания психологического давления, вот как сейчас. Потом клиентов забирают в кабинеты, откуда только три дороги: либо на свободу, либо обратно сюда, но уже в одну из камер, либо — в подвал, где с тобой продолжат беседу. (Беседы в подвалах — тоже нормальная международная практика, на которую практически все вменяемые правительства закрывают глаза.) Примерно раз в час «правдивый», то есть дежурный по режиму, обходит камеры, заглядывая в глазок.
Кстати, Вован, здешний «правдивый», обожает мочится на привязанных, — выбирает понравившегося, подваливает, расстёгивая ширинку…
Нужно успеть до обхода, озабоченно подумал Неживой.
Давешний простолюдин полировал задницей сиденье, тщетно пытаясь расположиться вполоборота к стене. Сидеть тут было непросто. Рука согнута в локте и отведена назад, а скамья широкая, спиной к стене не привалишься. Всё тело в напряжении, расслабиться невозможно ни на миг.
— Ты чего? — дружелюбно спросил Неживой.
— Посадили, вот…
Мужик косил глазами на подошедшего.
— Это понятно. Говорю, повернулся почему?
— Неудобно, я левша, — объяснил тот, показав на пристёгнутую к скобе левую руку. — Не могли бы вы меня, пожалуйста… за правую, а?
— Не предусмотрено конструкцией, — Виктор с деланным сочувствием поцокал языком. — Пыточная у нас только для правшей.
— А долго мне ещё?
— Не я тебя сажал, не меня спрашивать. Но вообще в «доме отдыха» можно и неделю просидеть. Вон, в камере, выбирай любую. Если «колоться» не начнёшь.
— Неделю? У меня ж язва. Надо что-то поесть, лекарство принять… Я ж могу и умереть!
В глазах задержанного стоял ужас. Ещё час — и «колоться» он, конечно, начнёт. А может, прямо сейчас бы начал, если б Неживой дал ему такую возможность.
— Ты знаком с Храповским?
— Нет, — мгновенно откликнулся он и почему-то кивнул.
Видно было — врёт. Врёт, кусок мяса! Что и требовалось доказать.
— Левша, значицца. Блоху подкуёшь на скаку… Шучу, мастер. Извини, к тебе — ничего личного.
Неживой вытянул из кармана, бережно придерживая провода, круглую коробочку «звонка». Произнёс со значением:
— Если ты понимаешь, о чём я.
Коротко посмеялся.
Взгляд жертвы трусливо бегал. Человек, ясное дело, не понимал, — быдло, ничтожество, мирянин. Какую шваль берёт себе Храповский в помощники…
Ты сдашь моего принципала, подумал Неживой. Тот потянет меня. И ещё нескольких парней… на них, само собой, плевать. Все вместе мы потянем Сыча… на это тем более плевать. Главное — Я и только Я…
— Передай Конде, это всего лишь бизнес.
Плоть в чехле сладко напряглась, напитывая секстензор энергией.
Кнопку он вдавил большим пальцем — так удобнее.
Хорошо… как же было хорошо! Космос. Выход в иной мир… или приход? Наслаждение — это шедевр. Невозможно привыкнуть. Мысли яркие, краски чёткие. Прежде всего это красиво, сказал бы кто-то умный… Пленник согнулся, дико рванув скованную браслетами руку. Пошла кровавая рвота. Его словно вывернуло наизнанку: столько было крови, смешанной с непереваренной пищей. Лицо человека стремительно серело. Кричать он не мог — от боли. Сползал на пол… Прободение язвы и сильное внутреннее кровотечение, скажет позже патологоанатом.
Но какой же, оказывается, глубокий смысл заключён в простом слове «кончить»! Недомыслил ты, учёный капитан Гаргулия, когда посчитал, что умение кончать — прежде всего наука. «Морталистика», бляха. Впрочем, и для майора РУОПа игра с кнопкой была поначалу спортом. Тогда как на самом деле это не только наука или спорт, но и высокое искусство… А чехольчик и правда придётся мыть, подумал Витя с озабоченностью…
Досматривать кино не стал: смылся, пока никто не застукал.
Хрен вам, а не «слухач», ликовал он. Нет больше ключевого свидетеля, не будет вам показаний, обломались, сучары.
Вельможа
В кабинете Храповского стоял бюст Дзержинского.
А не посмотреть ли, что внутри? Бюст — полый! Почему такая простая идея не пришла в голову раньше?
Лень было вставать…
Виктор сидел в начальском кресле. Перед ним помещался длиннющий стол для планёрок с рядами железных стульев. Смотрел Витя на этот стол и примерялся: как рассаживаются перед ним подчинённые, — с кирпичными мордами и с поджатыми мошонками, — а он, царь и бог, вершит суд и право, кроет в задницу тех, кто провинился, а провинился, по определению, каждый…
Сила, прущая из штанов, способствует мечтаниям.
За спиной висел на стене фотопортрет Президента России: его неодобрительный взгляд ощущался затылком, однако повернуться и показать «fuck» этому начальнику начальников тоже было лень.
Пришёл сюда Неживой за видеосистемой. Надо же было хоть чем-то, хоть как-то расслабить симпатичную бабёнку, если уж со спиртным по нулям. Её напряжённое непонимание ощущалось буквально сквозь стены. А у Храповского в шкафу пряталась казенная видеодвойка, совмещенные видеомагнитофон и телевизор, — именно то, что поможет наконец перейти к основной программе вечера.
Ключ от кабинета у Вити, разумеется, был, — по согласованию с шефом. Полковник доверял своим любимчикам, коих отбирал по делам их, а не по родству.
И вот, оказавшись в этом логове мелкого хищника, тихом и столь уютном, майор испытал острую потребность перевести дух.
Взять паузу.
На столе перед ним лежала писулька, которую чудак Гаргулия так и не докончил, а также его диктофон. Не то чтобы Неживой внезапно вспомнил про существование этих документов (всё время помнил), просто раньше — важным не казалось. А теперь наконец руки дошли. Да и неловко перед покойным: старался же человек…
