державу. Наиболее же сходный случай – держава Александра Македонского – доказывает, что без тщательного государственного строительства и при отсутствии достойного преемника империя почти обречена на распад; и, заметим, чем выше был военный талант основоположника, тем быстрее и серьезнее – крушение эфемерного единства.
Чингисхан, несомненно, был военным гением. Его держава включала в себя народы, абсолютно чуждые по менталитету и образу жизни завоевателям. Однако империя, им созданная, отчего-то не распалась и, пусть с серьезными изменениями и проблемами, просуществовала еще более сотни лет. Мы назвали две составляющих стабильности – организационно-политические усилия титана-основателя и наличие талантливого преемника. С первым в империи Чингизидов, надо признать, дело было в порядке: Великая Яса и продуманные реформы в сфере управления и армии неплохо цементировали Йеке Монгол Улус. Но куда меньше обращают внимание на второй элемент стабильности – наследника власти. А надо прямо признать (хотя некоторые историки пытаются это отвергать) – такой достойный преемник у Чингисхана нашелся: им стал его третий сын Угедэй.
Если смотреть на сложившуюся после смерти Чингисхана ситуацию, отмечая лишь поверхностные факты, воцарение Угедэя кажется совершенно случайным. Ссора двух старших братьев сделала его в 1219 году наследником, хотя первенец Чингисхана Джучи явно превосходил Угедэя воинскими талантами, а Джагатай – непреклонностью в следовании Ясе. Но хан молчаливо согласился отстранить от наследования верховной власти и удачливого полководца Джучи, и жестокого проводника его собственной воли Джагатая. Однако накануне смерти великого завоевателя многое изменилось.
Среднеазиатский поход в значительной мере поменял расстановку сил. Конфликт между двумя старшими сыновьями Чингисхана еще более усугубился, и в конце концов разозленный и униженный Джучи откочевал в подаренные ему отцом северные степи. Здесь он повел себя как самостоятельный владыка и саботировал даже прямые приказы Чингисхана, ссылаясь на собственную болезнь. Терпение монгольского владыки оказалось, видимо, переполнено фактическим отказом Джучи участвовать в Тангутском походе. Недовольство Чингисхана вызывала и мягкость Джучи по отношению к покоренным народам: он не без оснований видел в такой политике зачатки сепаратизма, грозившего скорым развалом созданной столькими трудами империи. Для первенца Чингисхана подобная фронда закончилась плачевно: в начале 1227 года его нашли в степи с переломанной спиной – именно так, без пролития крови, всегда казнили высокопоставленных нойонов, навлекших на себя немилость хана. Вскоре, однако, выяснилось, что Джучи вовсе не лгал, говоря о своей болезни, и Чингисхан, возможно, пожалел о столь поспешном радикальном решении, тем более, что известие об этом он получил уже на смертном одре. Однако Джучи умер, а наследовавший ему сын – Батый – конечно, не мог быть соперником сыновьям Чингисхана в борьбе за верховную власть.
С другой стороны, двадцатые годы XIII века резко усилили позиции младшего сына Чингисхана и Борте – Тулуя. В Среднеазиатском походе он показал себя блестящим полководцем и толковым организатором. При этом Тулуй почти все время находился рядом с отцом и проявил себя как преданный и послушный сын. Велик был его авторитет в монгольской армии; к тому же как младший сын он получал основную долю наследства своего отца – его коренной юрт, командование войсками центра и несметные богатства ханской ставки. Вполне логичной была бы передача ему и основных властных полномочий – ведь не столь велика разница между третьим и четвертым сыном. Но этого не произошло, и перед смертью Чингисхан вновь подтвердил, что своим наследником он хочет видеть Угедэя. И здесь самое время оценить и завещание Чингисхана, и степень его воздействия на дальнейшие события в степной империи.
Уже в предчувствии смерти Чингисхан призвал к себе двух своих сыновей, сопутствовавших ему в Тангутском походе. По иронии судьбы, это были два главных претендента на престол: Угедэй и Тулуй. В шатер умирающего владыки были созваны и старые нукеры Чингисхана – его преданные соратники, и другие члены «алтан уруга», среди которых были, по-видимому, и младшие братья хана – Тэмуге-отчигин и Белгутэй. Здесь, в присутствии десятков свидетелей, Чингисхан и произнес свое завещание. Основные пункты его были просты и неукоснительны к исполнению – вероятно, гарантами этого исполнения и были призванные к смертному одру монгольские полководцы из числа старых соратников хана. Чингисхан потребовал от своих родичей соблюдать единство империи после его смерти, иметь единое мнение и не ссориться, повиноваться его наследнику и не злоумышлять против хана. Тут же он вновь подтвердил, что его политическим наследником, то есть великим кааном, должен стать Угедэй, а хранителем ханского юрта, имущественным наследником и регентом до утверждения Угедэя всенародным курултаем – Тулуй. В максимально жесткой форме было предписано не изменять установленные Чингисханом законы – Великую Ясу – с тем, чтобы не было смуты в государстве. Вероятно, тогда же было высказано и главное политическое требование Чингисхана к своим преемникам: расширять Йеке Монгол Улус до максимально возможных пределов, до «последнего моря». Чингисхан также определил место своего последнего упокоения, обязал соратников провести обряд погребения по старинным монгольским обычаям и скрыть от людских глаз его могилу, чтобы она не стала ни местом возможного поклонения (Чингисхан, в отличие от многих правителей прошлого, не старался представить себя божеством в человеческом облике), ни ареной для столкновения противоположных страстей. Потрясатель Вселенной желал покоиться в мире.
Кстати, по поводу этого последнего пункта завещания великого хана монголов существует бессчетное количество спекуляций и более или менее доказательных версий. Тайна могилы Чингисхана и по сию пору волнует умы миллионов людей. Широко известен такой вариант легенды: великого монгола похоронили в безлюдной степи, при этом вместе с ним были захоронены несметные богатства, награбленные в предшествующих походах. А чтобы предотвратить разграбление могилы Чингисхана, над этим местом прогнали многотысячные табуны коней – дабы захоронение не отличалось от окружающей местности. Это любопытное предание и по сей день будоражит многочисленных охотников за сокровищами, и периодически то тут, то там в монгольской степи появляются очередные кладоискатели, которые, однако, доселе не могут похвастаться какими-либо успехами. И с большой долей уверенности можно говорить, что и не похвастаются никогда.
Жизнеописания героев древности часто сопровождаются красивыми легендами; но очень редко эти легенды соответствуют реальной действительности. Так же обстоит дело и с этим, чрезвычайно устойчивым мифом. Сегодня почти очевидно, что не степь, а горы хранят место погребения Чингисхана – точнее, вполне конкретная гора Бурхан-Халдун, сплошь покрытая почти непроходимым лесом. Иное дело, что современные историки и географы не могут идентифицировать эту священную для монголов эпохи Чингисхана гору с какой-либо реальной точкой на географической карте. Уверенно можно говорить только, что она принадлежит к Хэнтэйскому хребту в Восточной Монголии (северная часть хребта находится в российском Забайкалье). А эта горная гряда имеет десятки вершин, подходящих под имеющиеся у нас описания Бурхан-Халдуна. Тем не менее, вполне возможно, что однажды загадка ханской могилы и священной горы будет раскрыта.
Однако, если гробница величайшего завоевателя средневековья и будет когда-либо найдена, то потенциальных первооткрывателей будет, скорее всего, ждать большое разочарование. Едва ли в ней окажутся «золото, бриллианты» и прочие ожидаемые несметные богатства. Дело в том, что монгольские обычаи, в отличие, скажем, от скифских, вовсе не требовали, чтобы вместе с умершим вождем хоронили и принадлежащие ему богатства. Еще меньше такая разорительная традиция согласуется с известным нам образом Чингисхана – человека практичного, равнодушного к роскоши и кочевника до мозга костей. До конца своих дней, несмотря на баснословные богатства, он вел самый простой образ жизни, носил самую обычную монгольскую одежду, был неприхотлив в пище и не придавал значения тому, с какого блюда он ест – золотого или деревянного. В то же время, этот прагматик отлично понимал место ценностей в престиже государства и никогда не разбазаривал их попусту. Предположить, что этот человек, неоднократно говоривший о том, что его завоевания ведутся и для возвышения «золотого рода», отнял у своего наследника завоеванные большими трудами сокровища, вряд ли возможно. А без ясно выраженной воли хана его соратники, прекрасно знавшие привычки своего владыки, никогда не поступили бы столь нелепо. Так что искателям сокровищ Чингисхана лучше распрощаться с надеждами найти сотни тонн золота и десятки сундуков с драгоценными камнями.
Заключая этот небольшой экскурс, скажем, что на звание «могилы Чингисхана» немало претендентов. Это и местность Эрке-Хара в китайском автономном районе Внутренняя Монголия, где находится храм,
