ты знать его, потому что произносишь такие слова?
Вот такой любопытный документ. В нем нет прямого объявления войны в стиле «иду на вы», но угроза нашествия достаточно очевидна. Гуюк явно склонен выполнить заветы отца и деда, и довести монголов до «последнего моря». В то же время, среди других Чингизидов эта идея особой популярностью не пользовалась: Батый и его братья вполне довольствовались уже имевшимся владычеством в гигантском улусе Джучи и очень ревниво относились к попыткам имперской власти это их господство ограничить. Тулуиды же главной целью дальнейших монгольских завоеваний считали Китай и, в меньшей степени, страны исламского мира. Европа, отделенная к тому же от имперских владений землями потенциального союзника Батыя, в сферу их интересов не входила.
Смерть каана вызвала новый паралич центральной власти. Вновь встал вопрос о выборах великого хана, а фигуры, способной объединить интересы все дальше расходящихся Чингизидских домов, не было. Фактически в империи возникли две мощных группировки, оспаривающие власть друг у друга. В одну входили потомки Угедэя и самого Гуюка, значительная часть имперского чиновничества и полководцев. Новым регентом государства, согласно обычаю, стала вдова Гуюка Огул-Гаймиш, ойратка по происхождению, фанатичная шаманистка, женщина необразованная и не блещущая умом. Она, однако, воспринималась как «своя» большинством западных и северных монголов, покоренных Джучи во время похода 1207 года. «Лесные» монголы к джучидам по этой причине относились с неприязнью и, в целом, поддерживали угедэидов в их притязаниях. А это давало имперскому альянсу важную территориальную опору, и, при необходимости, воинские контингенты. Так что, в руках этой группы оказалась немалая власть, которая вдобавок в глазах большинства простых монголов была единственно легитимной. В фактический альянс с новой регентшей вскоре вошло и большинство царевичей Джагатайского дома, которые, однако, были союзниками ненадежными, всегда готовыми переметнуться на другую сторону.
Эту другую сторону представляли потомки Джучи во главе с Батыем и потомки Тулуя, чьими вождями были Соркуктанибеги и старший сын Тулуя, Менгу. Батыя и Менгу связывала между собой старая дружба времен Великого Западного похода; Соркуктани-беги – женщина очень умная – постаралась еще больше усилить эту взаимную приязнь. С этой целью она в описываемый период междуцарствия отправила к Батыю Менгу, чтобы засвидетельствовать свое уважение к старшему в роде Чингизидов. Более того, она передала через своего сына пожелания видеть самого Батыя на троне великого каана. Глава Джучидов по достоинству оценил этот жест и, в свою очередь, предложил сделать великим кааном Менгу.
Тут уж возмутились Огул-Гаймиш и Угедэиды. Они еще располагали достаточными силами, для того чтобы вот так, запросто, взять и уступить власть, и потребовали, чтобы ханом, согласно завещанию Угедэя, утвердили Ширамуна, уже вышедшего к этому времени из юного возраста. Создалась патовая ситуация, которая, впрочем, постепенно начала меняться в пользу Джучи-Тулуйского блока. Виной тому стали и нелепые действия Огул-Гаймиш, которые своим кретинизмом превосходили даже поступки Туракины, и безупречное поведение Соркуктани, постепенно привлекавшей в свой лагерь все новых союзников: на сторону Менгу в споре за ханскую власть склонился престарелый, но чрезвычайно авторитетный Белгутэй- нойон, сводный брат Чингисхана; очень важным стало присоединение сына Субэдэй-багатура – Урянхадая, за которым стояла армия, обожавшая великого полководца. И, конечно, огромную роль стала играть стремительно растущая военная мощь Батыя – его армия сильно пополнилась за счет половцев и русских.
К 1251 году уже явное преимущество было уже на стороне Менгу и его союзников. Видя бессилие регентши, Батый посылает в Монголию своего брата Берке с крупным войском. Цель ясна: с помощью военной силы посадить Менгу на престол как своего ставленника, что фактически делало самого Батыя независимым властителем почти половины империи. И в начале 1251 года в Каракоруме открылся курултай из сторонников Менгу и Батыя. Дрогнула и приехала на собрание знати и часть царевичей Угедеева и Джагатаева дома; особенно важным был приезд сына Угедэя Кадана – победителя венгров, хорватов и болгар. Менгу провозглашается кааном; за этим с интересом наблюдают бесчисленные конные сотни войска Берке.
Ширамун со своими союзниками еще попытался переломить ситуацию в свою пользу. Он попробовал скрытно провести воинские отряды к месту курултая и угрозами заставить Чингизидов изменить решение. Однако его авантюра провалилась: нашелся доносчик, да и армия Берке была начеку. Ширамуна со товарищи арестовали и посадили под замок. Менгу и Соркуктани-беги могли торжествовать победу.
Избрание Менгу кааном Йеке Монгол Улус было, по существу, разделом власти в империи между Тулуидами и Джучидами. Менгу формально получал верховную власть, Батый же, объявленный «старшим в роде», становился неподконтролен центральному правительству, а его полномочия едва ли уступали тем, что передавались в компетенцию великого хана. При этом, однако, декларировалось полное единство державы, созданной Чингисханом. Противники сложившегося двоевластия подверглись жесточайшим репрессиям: более семидесяти царевичей Угедэйского и Джагатайского дома были убиты, казнено было и около двух тысяч их ближайших сторонников. При этом улус Угедэя был, по сути, ликвидирован, а Джагатайский улус урезан почти вдвое. Конфискованные владения делились между Батыем и ханом.
Батый, однако, явно недооценил способности Менгу, который сразу после избрания повел очень твердую политику по укреплению личной власти. Весьма кстати для нового хана скончалась Соркутани-беги, и Менгу получил в свои руки огромный потенциал коренного монгольского юрта. На Менгу работал и не совсем еще забытый авторитет создателя империи: простые монголы не слишком вдумывались в политические игры, для них великий хан являлся преемником величайшего из вождей, со всеми вытекающими из этого последствиями. Так постепенно преимущество стало перетекать к Менгу-каану, который, впрочем, не форсировал события и вплоть до смерти Батыя, последовавшей в 1255 году, всячески подчеркивал свою преданность «старшему в роде».
Довольно грамотными оказались и внутриполитические шаги нового хана, призванные стабилизировать обстановку в империи после грандиозных потрясений предыдущих лет. Менгу простил все недоимки по налогам, что сразу привлекло на его сторону огромные массы населения, и не только бедноты. В том же ряду лежит и его запрет купцам пользоваться ямскими подставами за государственный счет – а фактически за счет местного населения, которое и обеспечивало ямскую службу всем необходимым. Исключительно важной мерой по укреплению устойчивости центральной имперской власти стала выплата новым кааном всех долгов, сделанных его предшественниками – не исключая и долги эпохи регентства. А сумма была поистине грандиозной – полмиллиона слитков серебра (около двадцати тонн). Но это тут же восстановило доверие к власти со стороны очень влиятельных группировок уйгурских и мусульманских купцов. А потери казны хан рассчитывал быстро покрыть за счет новых победоносных войн.
Уже к весне 1252 года власть Менгу-каана достаточно окрепла, и он приступил к разработке планов новых монгольских завоеваний. Основные направления предстоящих ударов озвучены были, видимо, еще на великом курултае; теперь наступала пора реальных шагов. Были намечены два главных похода: один против китайской империи Сун, другой – против Багдадского халифата и Египта. Начальниками монгольских армий Менгу назначил своих родных братьев – соответственно, Хубилая и Хулагу. Особые задачи поручались большому корпусу Урянхадая, который должен был действовать глубоко на юге, в джунглях на южной и западной границе Сунского Китая. Вскоре начался сбор войска, необходимого для выполнения столь масштабных задач. Основные силы предназначались для завоевания Китая; для войны с мусульманами Хулагу получал по два человека от каждого десятка. Мобилизация сил, однако, весьма затянулась, главным образом из-за скрытого противодействия Батыя планам имперского правительства. В особенности это касалось западного, исламского, похода: Батый не хотел пускать войска Хулагу за Амударью, так как территории к западу от этой реки по указу Чингисхана были приписаны к улусу Джучи. На самом деле Джучиды не контролировали Хорасан и Иран: там распоряжался имперский полководец Бачу-нойон,
