мужьями спят днем, а ночью жены их ходят спать к чужеземцам и спят с ними, угощают их: приносят с собой сладости и вино сладкое, кормят и поят гостей, чтобы их любили. А любят гостей – белых людей, так как их люди очень черны. И у которой жены от гостя зачнется дитя, то ее муж дает угощение, а если родится дитя белое, то тогда гостю пошлины 300 денег, а если родится черное, тогда ему ничего нет; а что пил да ел – то ему было законом позволено». В словах нашего «раба божьего» ощущается не только явное изумление первопроходца, но и надежда на добрую жизнь: «Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость»… Комментарий к «Хожению за три моря» дал в книге «Старая Индия» буддолог И. П. Минаев (1840–1890), совершивший не одно путешествие по Индии, Цейлону, Бирме.
Интерес к Индии с годами возрастал. По словам Дж. Неру, в течение всего Могольского периода Индия поддерживала тесные связи со Средней Азией, которые распространились и далее, на Россию. В русских летописях есть упоминания о дипломатических и торговых миссиях. В 1532 г. в Москву прибыл посланник императора Бабура (по имени Ходжа Хусейн) для заключения договора о дружбе. В царствование Михаила Федоровича (1613–1645 гг.) на Волге обосновались индийские купцы. В 1625 г. в Астрахани по приказу воеводы был даже построен индийский караван-сарай. В Москву приглашали индийских мастеров, особенно ткачей. В 1695 г. русский торговый представитель Семен Маленький посетил Дели и был принят Аурангзебом. Наконец, известно, что в 1722 г. Петр Великий приехал в Астрахань, где имел беседу с индийскими купцами. В Россию время от времени прибывали группы отшельников, а иные из них даже принимали русское подданство.
Связи носили эпизодический характер. В начале XVIII в. востоковед Г. Кер опрашивал в Петербурге крещеного индийца из астраханской колонии Сунгура (Джава Притама Сухара), чтобы тот поведал о языках и религии Индии. Публикация в Европе подделки «Езурведам», якобы перевода утерянной Веды, которая содержит христианские идеи, произвела фурор. На нее попался Вольтер, говоря, что это самая ценная рукопись Востока. Христианские идеалы, считал он, древнее Христа. Он написал о том Фридриху Великому: «…Наша святая христианская религия основана на древней религии брахманов». Отклик на «Езурведам» встречаем у Радищева. В «Исторической песни» он пишет: «Се потомки мудрых Брамов… по чреде хранят священный свой закон в Езурведаме буквой древнего Санскрита – древней славы их останка…» В 1785 г. усилиями переводчиков опубликована «Бхагавад-гита». В. Гумбольдт назовет ее «самой прекрасной и, может быть, единственной философской поэмой в мировой литературе». Появится перевод произведения на русский язык у Н. И. Новикова (1788).
В конце XVIII в. сюда же на корабле Ост-Индской компании добрался путешественник Г. Лебедев (в свите графа А. К. Разумовского). Позанимавшись с индусами несколько лет, разузнав их нравы и обычаи, он составил и первую книгу об Индии на русском языке, что называлась «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии Брамгенов, священных обрядов и их обычаев» (1805). Он писал: «Главным для меня предметом было проникнуть в нравы жителей, а с тем вместе приобрести нужные сведения в их языках и учености, в чем я получил посильный успех». Лебедев ознакомил читателя не только с нравами индусов, но и с их религией – индуизмом. Индуистский Брахма некоторыми своими чертами очень напоминал Христа, единого бога христиан. Он особо подчеркивал близость религиозных мировосприятий двух наших народов и осуждал англичан за их стремление монопольно в одиночку проникнуть в Индии.
Индия влекла, манила, завораживала, очаровывала многих, и тем в большей степени, чем труднее было до нее русским добраться… Британия, эта старая викторианская дева (ревниво и не скрывая раздражения), наблюдала за поползновениями северного молодца – России. К индийскому чуду уже в XIX в. обращены взоры многих представителей русской интеллигенции (И. Бунин и В. Брюсов, К. Бальмонт и Вяч. Иванов, М. Цветаева и Е. Блаватская, Н. Гумилев, Н. Рерих, С. Рерих и др.). Так, Валерий Брюсов призывал индусов, греков, славян, романцев, туранцев, армян, семитов и всех прочих понять «общность свою», что все они не случайно связаны «в единую духом семью», а К. Бальмонт писал в стихотворении «Индийский мудрец»:
Судя по всему, поэт Бальмонт действительно «утонул» в красоте индийской литературы и архитектуры. В 1912 г. поэт совершил заморское путешествие, продолжавшееся почти год. За это время он побывал в Южной Африке, Австралии, Новой Зеландии, наСамоа, Фиджи, Новой Гвинее, Яве, Суматре, Цейлоне и в Индии. «Я был совершенно счастлив, – говорил он М. Цветаевой, – два месяца я был в старой Индии». Во время путешествия он работал над переводом поэмы Ашвагхоши. Его повсюду сопровождал образ Будды. Вместе с письмами он присылал в Москву «листки дерева Бодхи, одного из тех, среди которых 2500 лет тому назад бродил царевич Гаутама, сделавшийся Буддой». Он и до этой поездки, по его словам, «мысленно путешествовал по странам через книги», но живая Индия дала ему много. Поэт получил удивительный творческий заряд, который выплеснулся в стихотворения, заметки и творческие планы. Когда в мае 1913 г. Бальмонт вернулся в Россиию, он на вопросы корреспондентов о целях его кругосветного путешествия ответил: «Я видел древнейшие буддийские храмы в Индии. В Индии мне удалось сделать большую работу – перевести русскими стихами древнюю санскритскую поэму «Жизнь Будды» поэта Асвагоши».
Философ А. Хомяков, этот, по словам Флоренского, «самый чистый и самый благородный из великих людей новой русской истории», считал, что, по его мнению, «умственные силы человека нигде в целой Азии не развивались так богато и разнообразно, как в Индии, и нигде его деятельность не оставила по себе такого множества бессмертных памятников».
Но и Индия в лице некоторых ее представителей с надеждой обращала свой взор на север – к великой России. Иные молодые индусы тянулись к России как к братскому народу, стране науки и просвещения. Бенгалец Нишиканта Чаттопадхьяя писал И. П. Минаеву: «Позвольте мне сказать Вам, что, несмотря на разницу наших взглядов по вопросам политики, а также, вероятно, религии и философии, между нами должен существовать союз и сотрудничество. Вы, как я мог наблюдать, любите Индию и Индустан и все, что близко или отдаленно связано с ее языком, литературой, религией, философией и т. д. А Индия, и Вы это знаете, – для меня самое дорогое место на земном шаре. Кроме того, Вы любите науку. Истина – единственная богиня, которой я поклоняюсь и к алтарю которой я с радостью приношу все вдохновение моей юной души» (1879 г.). Известно, что и Россия посматривала на Индию (и наоборот), как на пригожую невесту, которую было бы неплохо заполучить в свою семью. Намерения были достаточно серьезные. О том свидетельствует и письмо влиятельного Дулипа Сингха к царю Александру III, где говорилось следующее: «Прежде чем осмелюсь положить перед Императорским Правительством просьбу как государей, так и народа индийского об освобождении их от их угнетателей, я полагаю необходимым заявить, что сам я не ищу никакой выгоды; я желаю только освобождения 250 000 000 моих соотечественников от жестокого британского ига и в то же время принести пользу освободителю. Если бы Императорское правительство нашло удобным употребить меня в дело, то я буду служить ему без всяких видов на какое-либо вознаграждение. Одного только позволил бы себе желать в случае счастливого освобождения Индии, допущения жить в моих родовых имениях в Пенджабе, из которых англо-индийское правительство изгнало меня, когда я еще был одиннадцатилетним ребенком, но и этого я не ставлю условием. Я желаю только посвятить остаток моей жизни интересам Императора, которого верным подданным я горячо желаю стать. Через моего близкого родственника, сердаря Нгакара-Синга, человека, хорошо известного в Пенджабе и во
