Главное внимание обращали на житейские проблемы: строение души, мирское и хозяйственное. Это требовало больше трудолюбия и покорности, нежели ума. В каком-то смысле можно понять Бердяева. Признавая в «Русской идее» одаренность русских, их способность воспринимать высшую культуру, он не упускает случая выпятить русскую отсталость, безграмотность, буквально мешая допетровскую Русь с ее «безмыслием и безмолвием» с грязью. Достается от него и Византии, которая оставила нам в наследство, якобы, одни пороки. На наш же взгляд, рассуждения о полной «безграмотности народной массы» – как раз и есть признак того полуневежества, которое нередко встречается, угрожая России (не только ей). Хотя просчеты в обучении были (у нас и в XX в. много неграмотных). Все это, конечно, не могло не сказаться на темпах культурно-исторического развития Руси, а затем России.
И все же возражение вызывает то, что в исторической науке с начала XX в., а точнее, с 1917 г., утвердился несколько пренебрежительный взгляд на древнюю историю. Ничуть не лучше позиции ряда нынешних писателей, претендующих на раскрытие «тысячелетней загадки России», утверждающих, что Крещение на Руси хотя и принесло нам толику просвещенности, культуры и благочестия, но оно же повергло нас «в темень догм, в статичность мышления, отбросило к младенчеству – и законсервировало в этом состоянии, в состоянии почти рабского послушания, ум и волю». Подобные авторы видят в христианстве лишь неудачную попытку идеологизации общества (А. Ананьев). Вряд ли можно согласиться с этой посылкой и с утверждениями, что монастыри – не что иное, как «хозяйственные предприятия эксплуататорского характера», а смысл деятельности церквей – в обеспечении «благополучия и сытой жизни клирикам». Такая оценка – «идеологическая презерватива», столь же однобокая, как и слова, что свет знаний шел лишь через клир. Во всяком случае, церковь в нравственном смысле выглядела и выглядит гораздо лучше, чем иные помпезные и широко рекламируемые достижения массовой культуры.
Выводы таковы. Во-первых, русские в этническо-культурном плане и на первоначальном этапе истории выглядят как синкретический многонациональный этнос, влияние которого выходит далеко за границы его географического пребывания. Во-вторых, уровень познаний древнерусских элит киевского периода был все же достаточно высок, не уступая уровню иных европейских правителей (Ольга, Владимир, Ярослав Мудрый, Евфросинья Суздальская, Иларион), чего не скажешь, конечно, о всем народе. В-третьих, христианство сыграло роль объединительного центра для тех, кто стремился к единству и консолидации русских людей. Славяне расселились по Восточной, Южной Европе, обосновавшись там всерьез и надолго. К VII в. н. э. фактически весь Балканский полуостров оказался в их руках. Историк М.Н. Тихомиров отмечал: «Произошло великое историческое событие. Самый большой полуостров Южной Европы сделался славянским». Византийский император Константин Багрянородный, живший в X в., вынужден был признать, что при нем Балканский полуостров «ославянился». Это означало, что все более заметную, а в ряде случаев даже и определяющую роль в делах региона начинали играть славяне. Историк Б. Греков писал: «Древнерусское государство при Владимире (980—1015) и Ярославе (1036–1054), объединившее восточнославянские племена, предстало в глазах многих самым обширным и сильным государством Европы. Князья киевские Владимир Святославович, Ярослав Владимирович да и другие пользовались большим весом в международной политике». Византия стала для нас хотя и важным, но далеко не единственным очагом культуры. Это обстоятельство отметим особо, ибо без учета этого трудно понять сложные пути движения России. Тем более что и Византия – не икона, на которую следует слепо молиться. Среди цветков ее культуры были и шипы.
ПРОТИВОРЕЧИВЫЙ ХАРАКТЕР УРОКОВ ВИЗАНТИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Византийская империя была центром западного мира. Во главе страны стоял царь, помазанник божий, имевший огромную власть. Будучи наследницей Рима, Византия могла сказать о себе словами Анны Комнин: «По самой своей природе – она владычица всех народов». Поэтому естественным представляется интерес, который проявляла к ней Русь. Византия была важнее для Руси, нежели Русь для Византии, ибо та, скажем прямо, не была главным объектом ее интересов. Писатель Лев Диакон даже не упоминает о принятии христианства Русью. Среди византийских источников о владимирской Руси говорится мало или вообще умалчивается. Князь Владимир упомянут только четыре раза в двух византийских хрониках XI– XII вв., а ведь это имя и вопрос принятия христианства для Руси – наиважнейшие.
Император в Византии – наместник Христа на земле. Правильнее было бы сказать, что он земной бог, имеющий исключительную власть. В зале заседаний Государственного совета стоял трон с постоянно раскрытым Евангелием, прямо над троном императора находилась мозаика с изображением Христа и надписью: «Царь во Христе». Он, заметим, получал свой трон не по наследству (такое бывало лишь во времена македонской династии), а как вольный избранник армии и сената (с одобрения всего народа), сохраняя римский принцип. С одной стороны он признавал, что Христос есть истинный владыка государства, с другой – правил почти единолично. Д.Т. Райс в книге «Византийцы. Наследники Рима» пишет: «С одной стороны, император был почти божественным, с другой – он назначался народом. Ему надлежало блюсти высочайшие принципы поведения. Он обязан был быть сдержанным и умеренным в желаниях, чутким и благодетельным. Он должен был скрупулезно соблюдать законы. и мог быть отлучен от церкви. Но также признавалось, что он человек со слабостями, и поэтому, а также по милосердию Божьему его прегрешения, часто чрезмерные, следовало прощать. Однако поддержка народа полагалась не его персоне, но его званию и Божьему его одобрению. Так что население было верно ему, лишь пока эти два условия совпадали. С того момента, как его должность переходила к другому, верность автоматически переходила за нею вслед. Слова «Король умер, да здравствует король!» буквально отражали византийскую ситуацию, пусть даже трон был захвачен самым нечестным способом. Чтобы правильно понимать историю Византии, следует всегда помнить об их своеобразном подходе к императорской власти». Эти правила русские усвоили почти буквально. Они готовы преклоняться перед новым правителем, но, как не раз показывала история, без малейшего колебания или сожаления готовы бросить его в случае поражения или гибели. Поэтому столь часты насильственные ниспровержения царей в российской истории. Бесспорны негативные стороны этого наследия, железной пятой поправшие русскую историю. При таком положении царь нередко оказывался полностью в руках бюрократии и войска, отсюда появление самозванцев и жуткая коррупция среди высшего слоя управленческого аппарата.
Однако византийской власти были присущи немалые культурно-правовые достижения. Юстиниан собрал и кодифицировал действовавшее римское право (Согрш juris civilis). Но во что на деле вылилась «совокупность гражданских прав», показывает автор «Тайной истории» Про-копий Кесарийский. Во имя получения сверхприбыли Юстиниан отдал сбор налогов и торговлю в руки самых беспринципных, подлых и алчных людей. Те получили возможность продавать товары монопольно – только по им угодным ценам. Люди, «покупая самое необходимое, были вынуждены платить втридорога, и пожаловаться на это было некому. Урон от таких порядков был огромен, ибо в то время, как казна получала лишь часть этого дохода, приставленный к этому архонт стремился обогатить самого себя». Затем император учредил множество так называемых монополий. «Сам он, получив плату за такую сделку, устранялся от этого дела, предоставив тем, кто дал ему деньги, возможность заправлять делом так, как им заблагорассудится. Столь же откровенно он творил злоупотребления и в отношении всех прочих должностей. Ибо, поскольку василевс всегда получал небольшую долю награбленного от архонтов, они и те, кто был приставлен ко всякому делу, совсем безбоязненно грабили тех, кто им попадался». Юстиниан отобрал по всей Римской державе, т. е. по всей Византии, «негоднейших людей» и за полученное от них золото предоставил этим вымогателям «возможность делать с подданными все, что им заблагорассудится». «Тем самым им было суждено разорить все земли (отданные под их управление) вместе с их населением, с тем чтобы самим в дальнейшем оказаться богачами». В итоге такой политики дело «дошло до того, что само название убийцы и грабителя стало обозначать у них предприимчивого человека». Потом, узнав, что тот или иной из «олигархов» уж очень разбогател, он «отбирал полностью все их деньги». Торговля должностями в государстве шла открыто, без малейшего стыда, и «не в закоулке, а публично, на агоре»; те же, кто покупал должности, грабили «пуще прежнего».
