— Послушай, малыш, — вдруг серьезно спросила одна, заметив, что номер не прошел, — откуда ты? Как тебя зовут?
Впервые в жизни меня о чем-то спросили. И я бы ответил, с большим удовольствием, если бы только знал, как это делается.
— Эй, что с тобой? — презрительно фыркнула мне в лицо другая. — Язык проглотил? Или не умеешь разговаривать?
Я кивнул. Я действительно мог только слушать, а говорить пока еще не умел. Ни карликовые пираты, ни химериады никогда не пытались учить меня говорить. А сам я серьезно задумался над этой проблемой только сейчас.
Обе волны сначала долго и пристально смотрели на меня, потом так же долго и изумленно друг на друга.
— Не умеет разговаривать! Ужас! В жизни не видела ничего более трагичного! — воскликнула одна.
— Кошмар! — подхватила другая. — Это тебе пострашнее, чем… испариться!
Волны плавали вокруг плота, то и дело сочувственно поглядывая на меня.
— Бедный, бедный малыш! Обречен вечно хранить молчание! Такой маленький и уже такой несчастный!
— Не говори! Никогда не встречала более жалкого существа! Какая беда! Какая беда!
— Беда?! Разве можно назвать бедой такое чудовищное несчастье?! Да это просто ужас, кошмар, катастрофа!
— Трагедия! — завывала одна.
— Классическая драма! — вторила другая.
Тут обе горько-горько заплакали.
Но продолжалось это недолго, спустя всего лишь пару секунд они снова успокоились, подплыли совсем близко друг к другу и начали совещаться.
— Давай не будем больше его мучить, — предложила одна.
— Давай, — согласилась другая. — Мне тоже очень, очень жалко бедняжку. Так жаль, что я даже думаю… ему помочь.
Вторая волна легонько задрожала.
— Вот именно. Я тоже так думаю. Странное чувство, правда?
— Да, необычное. Зато совсем новое, удивительное. Даже приятное!
— Новое, удивительное. Даже приятное! — эхом повторила другая волна в полном восторге.
— Только как ему помочь, такому бедненькому? Надо подумать.
Волны замолчали и в глубокой задумчивости продолжали плавать какое-то время вокруг плота.
— Придумала! — наконец воскликнула одна. — Мы научим его говорить!
— Думаешь, получится? — неуверенно переспросила вторая. — Мне кажется, что он не очень способный.
Первая волна вынырнула прямо передо мной.
— Скажи «А»! — потребовала она, глядя мне прямо в глаза и высунув вперед длинный мокрый язык из соленой воды.
— А! — сказал я.
— Вот видишь! — обрадовалась она. — Кто сказал «А», тот сможет сказать и «биноминальный коэффициент».
Одним словом, волны-болтушки учили меня всем премудростям устной речи. Письмом мы не занимались. Что толку, находясь в открытом море, попусту марать бумагу, если она рано или поздно все рано размокнет.
Выучив меня говорить, волны-болтушки не успокоились. Они решили довести мое мастерство до совершенства.
Они научили меня бубнить, орать во все горло, шептать, ворчать, распинаться, сплетничать, молоть чепуху, вести светскую беседу, разливаться соловьем и, само собой, просто болтать. Волны-болтушки обучили меня держать речь, разговаривать с самим собой, а также посвятили меня во все тайны искусства переубеждения: как прожужжать собеседнику все уши, наврать с три короба и выйти сухим из воды. Самым тяжелым делом было научиться сохранять дар красноречия в экстремальных условиях. Для этого я тренировался говорить, стоя на одной ноге, вниз головой, с кокосом во рту и под градом колючих брызг морской воды.
Удивительно, что мои новые подружки за это время тоже преобразились, от прежней их вредности не осталось и следа. Вероятно, ни разу в жизни у них не было еще такого интересного и ответственного занятия. И они отдались ему целиком и полностью, без остатка. Надо признать, лучших учителей мне вряд ли удалось бы сыскать. Язык у обеих был подвешен что надо.
Да и я очень быстро постигал все тонкости мастерства. По прошествии пяти недель волны уже ничему не могли меня научить, я, пожалуй, даже чуточку их превзошел. Я мог свободно произносить любое из существующих слов, с любой интонацией и в любой тональности, при необходимости даже задом наперед. «Биноминальный коэффициент» давным-давно уже превратился в простенькое упражнение для разминки.
Я умел ораторствовать, произносить тосты, давать клятву (и тут же ее нарушать), сыпать проклятиями, читать монологи, ловко ввернуть сочиненный экспромтом стишок, расточать комплименты, нести несусветную чушь и бормотать нечленораздельный вздор. Я мог говорить начистоту, негодовать, критиковать, ругаться, драть глотку, разражаться тирадами, разглагольствовать, выступать с докладом, проповедовать и, само собой, рассказывать небылицы о своих морских приключениях.
Выучившись говорить, мне захотелось общаться, и первыми моими собеседниками, естественно, стали волны-болтушки. Только вот жизненного опыта у меня пока еще было маловато, так что рассказывать было особенно не о чем. Зато они знали массу всяких интересных и полезных вещей. Веками — так, во всяком случае, они утверждали — подружки скитались по морям-океанам и за это время повидали немало. Они поведали мне о чудовищных ураганах, высверливающих в море огромные воронки, о гигантских змеях, которые бьются друг с другом, выплевывая длинные языки пламени, о розовых прозрачных китах, заглатывающих корабли, об осьминогах, у которых щупальца такой длины, что они могут обхватить ими
