П р е д с е д а т е л ь. Отвечайте коротко и ясно: признаете ли вы себя виновным в том, что поддерживали преступные связи с людьми из советского посольства?
Г е н е р а л З а и м о в. Я не признаю себя виновным в поддержании таких связей. Если бы освободить советское посольство от полицейской блокады, будьте уверены, что тысячи патриотов со всех концов страны придут туда, чтобы засвидетельствовать, что их возмущают намерения превратить Болгарию в базу для войны против Советского Союза…
Москва осталась единственной надеждой народов мира. Москва сегодня — оплот порабощенных, но непокоренных европейских народов. Москва — надежда каждого человека, который хочет иметь свою родину…
П р е д с е д а т е л ь. Довольно речей! Я уже тридцать лет военный судья. И мне опротивело выслушивать подобные слова подсудимых. Какая безумная амбиция заставила вас отречься от своей среды, от высокого звания уважаемого и всем обеспеченного высшего офицера?
Г е н е р а л З а и м о в. Этот вопрос я считаю серьезным, господин председатель, и серьезно на него отвечу, хотя знаю, что не буду понят. Главным виновником моего отречения от привилегированной генеральской среды я считаю влияние солдат. Да, простых солдат в окопах. С ними я провел две войны, с их сыновьями любил разговаривать до последнего дня своей службы. Они, солдаты, нравились мне больше, чем представители высших сфер. Они, простые солдаты, как мы их называем, умели отличать справедливое от несправедливого, хорошее от плохого. Особенно верно солдаты разбираются в политике. Вы вот слушали речи подсудимых, а я слушал солдат. Речи подсудимых вам опротивели потому, что вы всегда находились с ними на совершенно противоположных позициях. Я же был в одинаковом положении с солдатами: вместе сидел в окопах, воевал, имел те же шансы погибнуть. Оттого и не могли мне надоесть солдатские разговоры. В окопе и в бою командир не судья, который обвиняет и выносит приговоры, а скорее подсудимый: приговор зависит от того, к чему он приведет солдат — к победе или к бесцельной смерти.
П р е д с е д а т е л ь. И такие речи я слышал.
Г е н е р а л З а и м о в. Послушайте еще немного, прежде чем вынести мне приговор… Вы спрашиваете, какая безумная амбиция заставила меня отречься от среды, к которой я мог принадлежать, и очутиться здесь, на скамье подсудимых, надеть арестантское платье? Отвечаю вам: никакая другая амбиция, кроме честного желания оставаться верным своим солдатам, которые после геройских подвигов в боях ни от кого не получили никакого признания. Суд требует от меня вести себя так, чтобы заслужить хотя бы легкую смерть. Но было бы позором для меня, пережившего две национальные катастрофы, не поинтересоваться, если бы даже это мне стоило жизни, почему вы нас снова втягиваете в гибельную для Болгарии войну? Я был бы подлым трусом, если бы не сказал вам, что только безумец может верить в поражение Советского Союза. Я убежден, что Советский Союз непобедим. За эту веру я готов умереть… Меня обвиняют в предательстве. По разве я предал Болгарию? Где в моих показаниях, вырванных у меня полицией, имеется хотя бы малейшее доказательство того, что я предавал Болгарию?.. Я не совершил никакого преступления против болгарской государственной власти, не нарушил ни одного закона нашей страны. Правительство еще не издало закона, по которому бы наказывались люди, не одобряющие его внешней политики и высказывающие свое мнение об исходе войны. Я виноват только перед оккупантами Болгарии и теми, кто содействовал этой оккупации. Даже здесь, в этом болгарском зале суда, присутствуют гитлеровские представители, которые поставили под наблюдение работу болгарского военного суда. Хотя я и подсудимый, но возмущаюсь и протестую против такого унизительного положения, в которое ставите себя вы, судьи, носящие форму болгарских офицеров. Придет день, когда народ решит, кто был предателем…
— Господа судьи, — цедит сквозь зубы прокурор, — мне остается мало что добавить к этим признаниям подсудимого…
— Процесс против меня и моих товарищей, — не дает остановить себя Заимов, — является одним из многих процессов, которые начались после вторжения гитлеровских войск в Болгарию. Скажите, что вселяет силы и смелость в сердца тех сынов народа, которые заживо гниют по тюрьмам и концлагерям, идут на виселицу и падают под вашими пулями без суда на улицах? Только вера в победу Советского Союза… И я верю в эту победу и не жалею, что за нее предстал перед вашим судом. Я убежден, что гитлеровская Германия будет разгромлена и наша судьба, судьба нашей родины — Болгарии, зависит от нашего поведения сегодня, в дни испытаний. Народы осудят, проклянут и сотрут с лица земли предателей, а тем, кто геройски пал за свободу родины, воздвигнут памятники.
— Довольно! — в гневе стучит по столу председатель суда. — Я лишаю вас слова!
Утром 1 июня 1942 года генерала Заимова вывели на полигон школы офицеров запаса. Его привязали к бетонному столбу и долго держали под дулами винтовок, ожидая, что он испугается близкой смерти и попросит пощады.
Генерал стоял, высоко подняв голову. Наконец палачи отдали команду. Защелкали затворы. Заимов крикнул:
— Советский Союз и славянство непобедимы! За мной идут тысячи! Смерть предателям Болгарии! Да здравствует непобедимая Красная Армия — защитница народов! Да здравствует свободная Болгария!
Что такое? Солдаты опустили винтовки. Они не захотели быть помощниками палачей.
— Благодарю вас, воины, — сказал им генерал. — Это лучшая для меня награда в мой смертный час…
К осужденному подбежал разъяренный фашистский офицер и в упор разрядил пистолет.
В Болгарии ходит волнующая легенда: в момент казни генерала Заимова на фронтах от Баренцева до Черного морей разом смолкла на одну минуту вся советская артиллерия. А потом пушки загрохотали вновь, громя врага с особой яростью. Таким был прощальный салют советских воинов своему болгарскому товарищу по оружию.
А чуть позже в эфире прозвучали слова:
«Говорит Москва… Говорит Москва… Болгары, сегодня в Софии казнен славный сын Болгарии и славянства — генерал-майор артиллерии Владимир Заимов…»
Как проехать к Заимовым?
В справочной книге Софии Заимовых, пожалуй, столько же, сколько в Москве Ивановых, но вас сразу же направят сюда, на небольшую и тихую улицу Цанко Церковски, где живет семья расстрелянного фашистами генерала, патриота, интернационалиста Владимира Заимова — Героя Советского Союза.
Прошли годы, как объявлен Указ Президиума Верховного Совета СССР, а все так же много людей — знакомых и незнакомых, — которые приходят в скромный, утопающий в саду домик, чтобы выразить свое уважение и гордость. И все так же тяжелы сумки почтальонов, доставляющих из многих стран приветственные письма, открытки, телеграммы.
— Добре дошли, — произносит мягко, певуче седоголовая, чуть выше среднего роста женщина, открывшая нам дверь. — Здравствуйте!
Это — Анна Заимова. Жена генерала, не склонившего головы перед врагом. Человек, бывший во все времена его надежным другом и сподвижником. Благородны и красивы черты лица, словно бы неподвластные долгим десятилетиям. Чувствуется, как трудно ей заставить себя улыбаться; в глазах застыла горькая и незатухающая печаль. Когда речь заходит о муже, Анна вся преображается, с жаром говорит она о его жизни и боевых делах, о чистоте и пламенности его души.
— Я уже имела возможность, — говорит Анна Заимова, — обратиться к Советскому правительству, к советскому народу, чтобы глубоко поблагодарить их за любовь и внимание к Владимиру Стояновичу, за щедрую оценку его вклада в антифашистскую борьбу. Для нас награда Страны Советов, страны Ленина — высочайшая честь! Поэтому я еще раз выражаю Советскому Союзу, всем гражданам — нашим братьям свою искреннюю признательность… В одной семье с вами расцвела Болгария. Владимир Заимов часто повторял: «Только в братстве с Россией мы можем быть свободны и независимы!» У него было зоркое сердце. Его слова, как завет, я передаю детям своим и всем, кто навещает меня.
Эти слова Анна Заимова произносит взволнованно, раздумчиво, выношенно. Они не из тех, что бывают припасены для случая, для протокольной вежливости, — они рождены внутренней верой и
