Среди русских князей мы знаем только одного Кирилла ('Чурилу'), это - Всеволод-Кирилл Ольгович (в былине 'Плёнкович'). Он сын Олега Черниговского и Тмутараканского ('Сурожанина'). Возможно, что отчество содержит намек на плен-полон Олега, проведшего в ссылке на Родосе несколько лет. И былины и летопись рисуют Всеволода-Чурилу разорителем Руси, издевающимся над киевлянами ('Да стали по Киеву уродствовати - молодых молодиц во сором де довели, красных девиц опозорили').

Родовой двор Олега-Пленка и Чурилы по былинам находится под Киевом на 'Пучай-реке', что соответствует действительности: двор Ольговичей был близ Почайны, где Всеволод построил церковь святого Кирилла. Былинный Чурила - донжуан, 'киевскими бабами уплаканный', что находит подтверждение в татищевских известиях: 'Сей князь … много наложниц имел и более в веселиях, нежели расправах упражнялся … и как умер, то едва кто по нем, кроме баб любимых заплакал'. В былине молодой Чурила определен Владимиром быть 'ласковым зазывателем' на княжьи пиры. Чурила в былине владеет Черниговом и Киевом, что соответствует исторической действительности - Всеволод Ольгович был черниговским князем, а с 1139 по 1146 г. - киевским. Соперником Всеволода и его братьев был внук Мономаха Изяслав Мстиславич, свекор владелицы интересующего нас сахновского клада. В действиях Дюка Степановича, в обстоятельствах, сопровождающих их, явно проступают летописные детали, относящиеся к 1140-м - 1150-м годам, хотя имя былинного героя связано не с самим Изяславом, а с его союзником и родственником венгерским герцогом (дюком) Стефаном, родным братом короля. Король же Гейза II был женат на сестре Изяслава и приходился ему зятем. Король послал войска против 'Чурилы' в 1144 г.; тогда венгерские полки пришли на помощь галицкому князю Владимиру. Венгерский король только два раза лично возглавлял войска, помогавшие Изяславу; трижды венгерские полки являлись без короля. К сожалению, летопись не говорит об участии дюка Стефана, но оно вполне допустимо.

Многие обстоятельства в былинах перепутаны, переплетены, но почти все упоминания в былинах можно соотнести с действиями Изяслава, использовавшего союзные полки своего венгерского зятя. Имя былинного 'молодого боярина' Дюка восходит к брату короля Стефану, но былинный образ его сливает воедино действия венгерских вспомогательных отрядов и отчасти действия самого Изяслава. В былинах Дюк выезжает из Волыни; по летописи мы знаем, что Волынь была родовым доменом Изяслава. В былине Дюк пользуется множеством стрел, изготовленных почему-то в Новгороде; Изяслав в 1143 г. зимовал в Новгороде, а в 1148 г. после совместного с венграми похода на Чернигов отправился в Новгород, и новгородцы торжественно встретили его и пошли с ним 'всими силами своими'. Союзницей Изяслава в этом походе стала Корела. Былина не забыла и эту деталь: 'Корела богатая' или 'Корела упрямая' упомянута в числе земель Дюка. (Гильфердинг Л. Ф. История балтийских славян. СПб., 1874, т. II, с. 445.)

Первый приход венгерских войск против Всеволода-Чурилы относится к 1144 г. Венгры перешли 'Гору' (Карпаты) и вели бой на горах, так как Всеволод 'взяша горы' и 'взидоша рустии полци на горы…' (ПСРЛ, т. II, с. 20.)

Этому первому походу предшествовало небесное явление: 1144. 'Бысть знамение… в Киевской волости: летящю по небеси до земля яко кругу огнену и остася по следу его знамение в образе змея великого. И стоя по небу с час дневный и разидеся'. (ПСРЛ, т. II, с. 19.)

Все заставы были благополучно преодолены Дюком. Единственный во всем былинном фонде эпизод с тремя чудесными заставами может быть понят только как поэтическое описание событий 1144 г.

Еще одна аналогия: в былине Дюк и Чурила состязаются в конских скачках, 'а который из нас перескочит через Пучай-реку'. Чурило проиграл: 'о полу-реки Чурило в воду вверзился'. Летопись сообщает, что венгры в Киеве в 1150 г. устроили скачки на Ярославле дворе: 'тогда же угре на фарех (скакунах) и на скоках играхуть… Кияне же дивяхутся угром… и комонем их'. (ПСРЛ, т. II, с. 56.)

В былинах о Дюке, кроме Киева, Волыни, Галича, Новгорода, Чернигова и Корелы, неожиданно упоминается 'Индия богатая'. Но и это закономерно: 'Сказание об Индейском царстве' появляется именно в это время и представляет собой послание мифического пресвитера Иоанна византийскому императору Мануилу Комнену, современнику Изяслава Мстиславича, монеты которого найдены в кладе вместе с волшебными пуговицами.

Возвращаясь к кладу снохи Изяслава, следует сказать, что золотые пуговицы с птицами клевучими и зверями рыкучими, пуговицы-заклинания (вспомним 'знак нивы') вполне синхронны возникновению цикла былин-новелл о соперничестве Чурилы-Всеволода с Изяславом Мстиславичем и его союзником венгерским королем, родным братом которого был дюк Стефан, превратившийся в былинах в Дюка Степановича, побеждавшего Чурилу в разных состязаниях. В годы борьбы Изяслава с братьями 'Чурилы'-Всеволода в битвах за Киев уже участвовал (с 1146 г.) и муж владелицы сахновского клада - князь Мстислав Изяславич. Мода на пуговицы с птицами клевучими и зверями рыкучими была, очевидно, недолговечной, но срок её бытования (1140-1150-е годы) подтверждает датировку вещей этого интереснейшего клада.

* * *

Подводя итог рассмотрению княжеского золотого убора XI - XIII вв., мы должны решить вопрос об отношении всей орнаментальной системы к язычеству.

Прежде всего должно быть определено значение растительного орнамента - являлся ли он выразителем магического или только эстетического начала. Рано или поздно эстетическое начало неизбежно побеждает; от архаического заклинательного орнамента остается только внешняя форма, обратившаяся в бессознательную традицию. Уловить переломный момент чрезвычайно важно для истории сознания людей средневековья. Ни живопись, в большинстве случаев церковная, ни литература не дадут нам ответа на поставленный вопрос. Только фольклор с его заговорами, ритуальными песнями и волшебными сказками и прикладное искусство позволяют нам уловить действенную живучесть языческих элементов. Выше было бегло рассмотрено деревенское узорочье. Оказалось, что все домонгольское время было временем полного господства языческих воззрений; христианские элементы являлись случайным довеском и не меняли общего облика деревенских украшений-оберегов X - XIII вв.

Сейчас мы рассматриваем прикладное искусство самого верхнего слоя русского феодального общества - драгоценные золотые уборы княгинь, уборы, предназначенные не только для личного обихода, но и для показа двору, духовенству и народу.

Одним из аргументов в пользу того, что некоторый перелом произошел в конце XII - начале XIII в., является наличие христианских изображений на украшениях этого времени. Замена языческих сюжетов (русалки, космогонические легенды, богиня весны) христианскими неоспоримо доказывает священность предшествующих изображений с точки зрения русских людей средневековья. Но, как уже говорилось, замена коснулась только части сюжетов и установившееся сосуществование говорило не столько о победах христианских представлений, сколько о живучести языческих.

Важным аргументом в пользу того, что растительные символы нисколько не утратили своего древнего религиозного значения в XII - XIII вв., является наличие их на медных, украшенных эмалью крестах- энколпионах в тех местах, где в других случаях давались изображения христианских святых. Возьмем в качестве примера крест с изображением в центре символа засеянного поля, а в медальонах на концах креста - изображение семени.(Ханенко В. И. и В. И. Древности Поднепровья, вып. V, табл. XIII, В.) (Рис. 106).

Еще более выразительным является крест, на котором и в центре и на его концах даны папоротникообразные ростки, а между ними - в квадратиках и треугольниках отдельные семена. (Макарова Т. И. Перегородчатые эмали…, табл. 29, № 4.)

Не менее доказательным является и энколпион с распятием и растительными символами: внизу и наверху ростки, а по боковым ветвям креста - расцветшее, раскрывшееся растение.(Макарова Т. И. Перегородчатые эмали…, табл. 29, № 6.) На второй створке этого энколпиона даны ростки и отдельные семена в квадратиках.

Языческие символы жизненной силы разместились в тех медальонах, где могли быть изображения Петра и Павла, архангелов Михаила и Гавриила, Николая и Василия, Кузьмы и Демьяна. На энколпионе без распятия символический росток заменил самого Иисуса Христа.

Сказанного достаточно для того, чтобы утверждать, что растительный орнамент с X по XIII в. не был еще эстетической категорией, а выражал заклинательно-магические представления русских социальных верхов.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату