Язычество Древней Руси

стлб. 1309 (из 'Златоструя').)

В какой-то мере кощуны связаны с погребальным обрядом: 'Мнозии убо тщеславия ради плачют (о покойнике) а отшедше кощюняютъ и упиваются'.(Срезневский И. И. Материалы…, стлб. 1308.)

Из этой фразы видно, что кощуны исполнялись во время поминок по умершему. Причем исполнялись они 'тщеславия ради', т. е. особо торжественным поминальным пиром считался тот, на котором пелись какие-то мифологические сказания.

При определении первоначальной этимологии слова 'кощуна', 'коштуна ', очевидно, следует принять допущение двойственной основы его; первая половина (кош-) прямо связана с понятием судьбы, жребия (Подробнее см.: Рыбаков Б. А. Язычество древних славян, с.383-386.), а вторая - с более многообразным набором значений: 'ТУНЕ' (безвозмездно, напрасно), 'туний' - 'лучший', 'безвозмездный', 'тунъ' - 'особенно'.(Срезневский И. И. Материалы…, стлб. 1037.)

Русские переводчики XI - XII вв. устойчиво переводили греческое 'myphos' словом 'кощюны', объединяя в нем понятия судьбы и доброго начала. Противопоставление кощун 'повестям о преславных делах' говорит о преобладании в них не эпического, а религиозно-мифологического начала. Исполнялись мифы-кощуны старцами: 'старьчьскыи басни', 'старьча кощуны'. 'Кощюнословие' иногда объединяется в одной фразе с 'кобением', очевидно, исполнение сказаний могло сопровождаться: теми или иными ритуальными жестами и телодвижениями. В 'Материалах' Срезневского (включающих и переводные произведения, по которым мы можем точнее представить себе значение русских слов) с фольклором связаны следующие термины:

Баян, обаятелъ (incantator) - 'произносящий или поющий заклинания'.

Съказ, съказание (istoria)

Кощюна, коштуна (myphos) - миф. Кощюнословие - рассказывание мифов.

Кощюнитъ - колдовать, рассказывать.

Кощюньник - волшебник, сказитель кощун.

Кощунство (позднее) - надругательство над христианской святыней.

К этим материалам Срезневского следует добавить:

Кощьное - 'сиречь тьма кромешная', 'преисподняя' (см. выше).

Кощей, Кощуй Бессмертный, Корчун - сказочный персонаж.(Соколов Ю. М. Русский фольклор. М., 194), с. 324.)

Ключом для проникновения в полузакрытый мир древнеславянской мифологии может послужить широко распространенный и устойчивый образ Кощея Бессмертного, в самом имени которого содержится указание на мифологическую архаику 'кощун' и на связь с инфернальной сущностью 'кощьного', потустороннего царства. Восточнославянская волшебно-фантастическая сказка долгое время именовалась исследователями мифологической, пока известный украинский этнограф Н. Ф. Сумцов не высказал серьезных сомнений в возможности научного познания славянской мифологии: 'Границы мифологии висят в воздухе; ничего прочного и устойчивого здесь никогда не было и ныне, при современном состоянии фольклора мифология не имеет определенного содержания'.(Из статьи М. Халанского. См.: Сказки. Ист. русск. литературы / Под ред Е. В. Аничкова. М., 1908, т. I, с. 145.)

Однако, по мере дальнейшего изучения фольклора, выясняется, что измельчавшими потомками древних мифов действительно являются сказки и именно волшебные ('мифологические') сказки: 'Происхождение сказки из мифа не вызывает сомнения'.(Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. М., 1976, с. 262. Н. И. Кравцов и С. Г. Лазутин выражают сомнения в правильности этого тезиса Мелетинского (см.: Русское устное народное творчество. М., 1977, с. 112), считая, что мифы повлияли лишь на художественную сторону волшебных сказок, с чем трудно согласиться. Что касается мифологии, то авторы правы, указывая, что 'мифология складывается на последнем этапе существования первобытнообщинного строя' (с. 265). На язык абсолютных дат это можно перевести как энеолит и бронзовый век. Предшествующие прото-мифы охотников каменного века порождены особым миропониманием; осколки их тоже встречаются в сказках.) А в дальнейшем в связи е ростом племенных дружин и военных столкновений в мифологические повествования вплетается все в большей степени героический эпос.

Таким образом, восточнославянская волшебно-богатырская сказка является хранительницей перемешанных между собой отголосков архаических мифов и фрагментов богатырского эпоса, рождавшегося еще в I тысячелетии до н. э. (Новиков Н. В. Образы восточнославянской волшебной сказки. Л., 1974, с. 13.) 50 Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. Раздел 'Мифы, предания, сказки', с. 528-596. 'Начало волшебное заключает так называемые пережиточные моменты и прежде всего религиозно-мифологические воззрения первобытного человека … Сказка полна мотивов, содержащих в себе веру в существование 'потустороннего мира' и возможность возвращения оттуда …'.

'Враждебное человеку пространство - 'иное' царство, морское царство, царство Змея, Кощея, Яги … Проникая в этот мир, разрушая его, герой утверждает единый мир человеческой справедливости и гуманизма'.(Вавилова М. А. Сказки. - В кн.: Русское народное поэтическое творчество. М., 1978, с. 157.)

О таком важном сказочном персонаже, как Кощей Бессмертный мы, к счастью, располагаем тремя видами источников: во-первых - сказки; (Новиков Н. В. О специфике образа в восточнославянской сказке (Кощей Бессмертный) - В кн.: Русский фольклор. М.; Л., 1966. ) во- вторых - былина, а, в-третьих - изображение смерти Кощея на ритуальном турьем роге из языческого кургана эпохи Святослава 54.(Рыбаков Б. А. Древности Чернигова, с. 45 - 50; Рыбаков Б. А. Древняя Русь…, с. 44-47.) (Рис. 66).

Это, пожалуй, единственный случай, когда фольклорные записи XIX в. могут быть прямо соотнесены с изобразительным материалом середины X в., времени расцвета и наступательной силы русского язычества. Три этих источника группируются так: былина об Иване Годиновиче (положительном герое) ближе к композиции на турьем роге из Черной Могилы. Сказки же с Кощеем Бессмертным, представленные несколькими вариантами, содержат много дополнительных сюжетов, в них шире общий фон и больше различных эпизодов. Объединяет все три источника одна идея: Кощей, представитель темного 'кощного' царства, только хочет остаться бессмертным, но на самом деле могущественное жизненное начало побеждает Кощея.

Прежде чем перейти к подробному рассмотрению всего комплекса сведений о Кощее, считаю необходимым оговориться относительно этимологии его имени. Слово 'кощей' известно киевской летописи XII в. в значении 'слуги', 'раба' ('седельникы и кощее', 'кощей мал'). Слово явно заимствовано из тюркского. Это выявляется из обращения автора 'Слова о полку Игореве' ко Всеволоду Большое Гнездо: 'Аже бы ты был (в походе против половцев), то была бы чага по ногате, а кощей по резане', т. е. половецкие пленники-рабы распродавались бы по дешевке.(Мелиоранский П. Турецкие элементы в языке 'Слова о полку Игореве' - ИОРЯС, 1902, т. VII, кв. 2, с. 292.) В своей работе 'Древняя Русь' (1963 г.) я тоже отдал дань такой этимологии (с. 47). Тюркская этимология от 'кошчи' - раб утвердилась в науке (См. последнюю по времени обобщающую работу Н. И. Кравцова и С. Г. Лазутина 'Русское устное народное творчество'. (М., 1983, с. 117), но было бы неосторожно принимать её безоговорочно для всех вариантов былинно-сказочного комплекса. Сказки о Кощее Бессмертном исследователи делят на две группы по характеру смерти Кощея: 'Смерть Кощея в яйце' и 'смерть Кощея от коня' (Новиков Н. В. Образы…, с. 193.). К этим двум группам следует добавить третью, представленную былинами об Иване Годиновиче - 'смерть Кощея от своей стрелы'.

Оценивая мифологическую сторону этих вариантов, следует сказать, что она менее всего выражена в сказках, кончающихся смертью Кощея от коня. В сказках, где кощеева смерть запрятана в яйце или находится в заговоренной стреле, есть ясно выраженный элемент предопределенности, участия сил более могущественных, чем сам Кощей. Они вполне соответствуют нашему представлению о волшебной сказке, как о реликтовой форме древнего мифа. В сказках же с участием коня этой волшебной предопределенности нет, там больше бытовых черт и всем своим построением они отличаются от первых; их объединяет имя Кощея и то, что он похищает женщину.