отвесив поклон в сторону заметно поредевшей толпы, дал знак шоферу ехать.
Бургомистр обеими руками помахал толпе и попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.
Раздались жидкие хлопки, однако большинство любопытствующих не сводили глаз с вертолетов, один из которых опустился так низко, что было видно улыбающееся лицо пилота.
«Езжай, езжай! — мысленно подгонял бургомистра Ханнес. — Нечего тебе здесь делать! Речи свои произноси где–нибудь в другом месте, а не здесь, где вам ни за что на свете не удастся нарушить нашу границу…» Ханнес задрал голову и посмотрел на вертолет, который, набрав высоту, полетел вслед за остальными.
По ту сторону только что установленного проволочного забора кто–то громко закричал. Это оказался молодой парень, который выскочил из сада небольшого домика и бросился к забору.
И словно по команде из ворот соседних домиков выбежали несколько здоровенных парней. Прорвав жидкую линию полицейских, они бросились на солдат.
Кто–то из хулиганствующих молодчиков ударил Вуншлоса по голове. Ханнеса тоже так ударили дубинкой по руке, что боль парализовала всю руку. Сделав шаг назад, он отшатнулся от борта бронетранспортера. И как только один из парней полез за ним, Ханнес ударил его по голове, и он полетел на землю.
— Заряжай! — крикнул капитан. — Унтер–офицер, окажите помощь ефрейтору Вуншлосу. Рядовой Митенцвай, к пулемету!
Только теперь Ханнес заметил, что ефрейтор лежит на полу машины и не шевелится.
Капитан крикнул полицейским, что, если они немедленно не наведут порядок, он применит шашки со слезоточивым газом, а если потребуется, то и оружие.
Офицер–полицейский явно нервничал, чувствуя, что в создавшейся обстановке он не является хозяином положения, да и не знал, что ему следует делать.
Хулиганы снова забеспокоились, один из них размахивал пистолетом.
Солдаты на бронетранспортере схватились за оружие и были готовы открыть огонь.
Оценив обстановку, офицер–полицейский решил действовать. Он подал команду, и полицейские, схватив дубинки, бросились на хулиганов, которые, однако, с упорством рвались к заграждению, чтобы разорвать его. Положение полицейских начало стабилизироваться только тогда, когда к ним подоспела подмога.
Теперь можно было заняться Вуншлосом, которому Вагнер подложил под голову одеяло.
— Он потерял сознание, — заметил Вагнер. — Наверное, у него сотрясение мозга. Над правым ухом у него большая шишка и рваная рана на голове.
Капитан приказал радисту связаться с заставой и вызвать санитарную машину.
Рану на голове Вуншлоса заклеили липким пластырем.
— Вы сможете обращаться с пулеметом? — спросил капитан у Митенцвая.
— Так точно! Я хорошо знаю пулемет.
— Ну–ну, — пробормотал Руберг и, подойдя к Ханнесу, осмотрел его распухшую руку. — Кровоизлияние, — заметил он.
— Как только вернетесь на заставу, немедленно обратитесь к врачу. Выдержите?
Ханнес кивнул.
Капитан сказал солдатам, чтобы они подготовили противогазы, так как обстановка может измениться и придется применить слезоточивые газы.
Ханнес лишь одним ухом слушал объяснения капитана. Он наблюдал за Митенцваем, который, оказавшись у пулемета, сразу же оживился, движения его стали уверенными. Радист передал капитану приказ из штаба. Выслушав его, он сказал:
— Товарищи, мы с вами выполнили порученное нам задание. Полоса заграждения установлена на всем протяжении. Сейчас мы направляемся в штаб батальона.
Медленно они двинулись по шоссе в обратном направлении. Ханнес смотрел на решительные лица товарищей.
«Как–нибудь позже мы встретимся с вами в других условиях, поговорим, вспомним, пошутим…» — думал Ханнес, постепенно приходя в спокойное состояние.
* * *
Когда Ханнес закончил свой рассказ, одна из учениц спросила:
— А что стало с ефрейтором Вуншлосом? Вы о нем позже что–нибудь слышали?
— Да, — усмехнулся Ханнес. — Вскоре после этого я навестил его в госпитале. Ранение его оказалось неопасным. В том же году он поступил в офицерское училище, после окончания которого сначала был назначен командиром роты, а потом начальником погранзаставы. Он обер–лейтенант, женат, у него двое детей: мальчик и девочка. На следующий год поедет учиться в военную академию. Понятно?
— Да, — ответила девушка. — Но почему вы все это так хорошо знаете?
— Потому что он женат на моей сестре. — Ханнес засмеялся.
— Вы ничего не рассказали о своей невесте и ее отце, что с ними? — спросил один из солдат.
— Служить мне оставалось немного. После демобилизации я женился на Анке. Отец ее остался в западной зоне на заводе, но через год перебежал в республику. Теперь мы с ним дружим. Работает. Год назад стал мастером, активистом. Вот так–то…
Ханнес встал и, повернувшись к лейтенанту, сказал: — У меня к тебе просьба как–нибудь поподробнее рассказать о нашей молодой армии. В сентябре в школе начинаются занятия. Я приглашу тебя как докладчика на одно из наших собраний…
Юноши и девушки не дали учителю договорить, они осаждали лейтенанта до тех пор, пока он не согласился.
Посмотрев на часы, Ульф сказал:
— Ну, нам пора, а то поезд уедет без нас.
Ученики тепло попрощались со своими шефами.
— Ты, я вижу, обошел меня в педагогике, — сказал при расставании лейтенант Ханнесу.
— Оба мы с тобой педагоги, ты — здесь, я — в школе. Детей надо научить и любить и ненавидеть.
— Это мне нравится, — улыбнулся лейтенант. — В октябре давай организуем совместную экскурсию в Бухенвальд.
— Согласен.
Учитель и лейтенант направились на КПП, где ученики прощались с солдатами.
Третья встреча
В один из летних дней 1962 года мы, сев в штабной автомобиль, поехали в северный пригород Берлина, в район железнодорожного моста, где должны были встретиться с советскими товарищами.
Фред Барлах, худощавый мужчина лет сорока с темными, но уже кое–где посеребренными волосами, начальник штаба нашего полка, сидел на заднем сиденье. Он снял с головы фуражку, чтобы ее не сдуло. В руках он держал папку с секретными документами.
С советскими товарищами мы должны были увязать вопросы взаимодействия на предстоящих учениях с советским механизированным полком, расквартированным по соседству с нашей частью. Сегодня мы ехали на рекогносцировку, чтобы все вопросы взаимодействия разрешить на местности.
Я был на десять лет моложе Барлаха и являлся офицером оперативного отдела. В руках я держал топографическую карту, на которую время от времени поглядывал, чтобы мы не заблудились.
— На следующем перекрестке нам следует свернуть направо, — напомнил я Барлаху. — А вы знаете товарищей, с которыми нам предстоит сегодня встретиться?
— Нет, — ответил он. — Я знаю, что начальником штаба полка является майор Бережной, с которым мы и должны будем выяснить все вопросы. Вот сегодня мы с ним и лично познакомимся… — Барлах откинулся на сиденье и снова попытался сосредоточиться на вопросах, которые нужно было обговорить с русскими товарищами, но это ему, видимо, так и не удалось, ибо он то и дело посматривал по сторонам.
Я тоже не мог сосредоточиться и думал о товарищах, к которым мы ехали.
«Интересно, что за человек этот майор Бережной? — думал я. — Судя по фамилии, он русский, а быть может, украинец. Но сама фамилия еще ничего не говорит…»
