— Ринка, ну что ты там копаешься? Я спать хочу!
Я обрадовалась ему, как неродному — вся остальная бестолково суетящаяся внизу родня вызывала у меня исключительно нецензурные чувства.
— Вытащи меня отсюда! — поднапрягшись, выдала я со второй попытки достаточно членораздельный хрип.
— Ты что, раздумала прыгать? — озадаченно сдвинул брови Дар.
— Я и не собиралась, тупица! У меня транс был!
— А-а, — понятливо протянул братец. — Щас.
Мальчишка перегнулся через подоконник и попытался дотянуться до меня рукой. Разумеется, без результата, до которого не хватало больше сажени.
— Чего ты к этой горгулье прилипла? Ляг животом на крышу!
— Я б-б-боюсь!..
— Кому суждено быть зарубленным — тот не расшибется, — резонно возразил Дар. — Ну?!
Это действительно чуток меня приободрило — ничего подобного в моих видениях не было. С замиранием оторвав от камня правую ладонь, я поскорее пришлепнула ее к черепице. Попыталась проделать то же самое с левой, но вовремя вообразила, что тогда окажусь стоящей на четвереньках, боком к окну.
— Да-а-ар, а другого способа нет? — заскулила я.
— Есть. Прыгай! Желательно на бабушку. — Мальчишка критически поглядел вниз. — Хотя Исподий тоже ничего. И попасть на него легче, вон какое пузо отъел.
— Дурак!
— Вот я сразу и подумал, что этот вариант тебе не понравится. Поэтому разворачивайся и ползи сюда, — деловито скомандовал брат.
Я тоскливо уставилась на горгулью. И как только я сумела сюда забраться?! Без свечи одолела узкие, обрывистые ступеньки винтовой лестницы, вылезла в окно, спустилась по черепичному скату до самого желоба…
— Ты что там, опять засыпаешь?
— Нет, с духом собираюсь! — А было бы неплохо закрыть глаза и открыть их уже в своей постели. Или в конюшне. Или в подвале. Пропади он пропадом, такой «талант»!
Я закусила губу и, заставив себя сосредоточиться на боли и злости (а не воображаемой кляксе на брусчатке), развернулась к окошку. Стало чуток полегче: десятисаженная пустота осталась за спиной, напоминая о себе эхом торжествующего голоса дайна. Кажется, Исподий приписал честь моего «раскаяния» своей пылкой речи.
Я медленно-медленно растянулась по скату. Гхыр, если заскольжу вниз, даже уцепиться не за что будет! Просвищу мимо горгульи, как пущенное по желобу яблоко.
Теперь между кончиками наших пальцев оставалось меньше локтя, то есть по-прежнему непреодолимая, но куда более обидная пропасть.
— Ринка, ну подползи еще чуть-чуть!
— Не могу, эта проклятая черепица как маслом облита!
— Но как-то же ты на ней держишься, — скептически заметил брат.
— Ногами в водосток упираюсь, но он узкий и шатается.
— Так оттолкнись от него и подпрыгни.
— А вдруг он обвалится?
— Упырь с ним, слуги починят!
Я тоненько, безнадежно завыла. Дар вздохнул, помотал головой и терпеливо пояснил:
— Ринка, даже если желоб полетит вниз, ты все равно чуть-чуть подскочишь вверх, а нам больше и не надо.
— Ты уверен?
— Вот зануда! Я сейчас уйду, и пусть тебя Исподий спасает, — пригрозил брат, не двигаясь, впрочем, с места.
Еще более убедителен оказался желоб, предсмертно заскрежетавший и начавший уходить из-под ног. Я взвизгнула и рванулась вверх, позади что-то весело зацокало, свистнуло, и дайнов речитатив сменился бабьими причитаниями.
Уже схватившись за руку помощи, тонкую и холодную, я сообразила, что двенадцатилетний мальчишка вряд ли удержит девушку в два раза старше и почти во столько же тяжелее.
— Да-а-ар! — Я снова распласталась по черепице, пытаясь прилипнуть к ней на манер слизня. — А вдруг мы оба упадем?
— Чур, я сверху, — пропыхтел брат, судорожно цепляясь свободной рукой за оконную раму. — Подтягивайся давай, я на всякий случай веревкой обвязался.
— А сразу мне ее кинуть ты не мог?!
— Не-а, так интереснее.
Ну дай только я до тебя доберусь! Я заскребла ногами, больше не опасаясь сдернуть Дара вниз, и через пару секунд мы в обнимку рухнули с подоконника на пол. Брат сдавленно взвыл, я, едва переведя дух, размахнулась отвесить ему затрещину, но в последний момент спохватилась:
— А веревка где?
— Где ж я тебе среди ночи веревку возьму? — невинно округлил глаза Дар. — Пришлось соврать, иначе так бы до утра с тобой на крыше и куковали.
— Ах ты маленький парши… — потрясенно начала я, но тут из провала винтовой лестницы прорезались сразу две головы (убей не понимаю, как папа с бабушкой умудрились втиснуться на одну ступеньку!), и мне стало не до благодарностей.
Рассвет медленно, воровато пробирался в замковые окна; вслед ему сторожевыми псами заливались соловьи с лесной опушки. Гремучие трели без помех разносились над сонной землей, и казалось, птицы поют прямо у нас во дворе. Потом внизу захлопали двери, заскрипел колодезный ворот, в хлеву нетерпеливо завизжали поросята и потянуло душистым березовым дымком — прислуга спешила подготовить замок к пробуждению хозяев.
Ложиться спать уже не было смысла. Я мрачно утопала в любимом кресле, завернувшись в два шерстяных одеяла и опустив ноги в тазик с горячей, желтой от молотой горчицы водой. Рядом на полу сидел Дар и за обе щеки лопал медовую коврижку, вознаграждая себя за недавние страдания.
Всех прочих утешителей и соболезнующих я выгнала. Вернее, всех вообще — мой циничный братец к их числу не относился. Зато я точно знала, что только он да отец по-настоящему за меня переживают.
— Что тебе хоть снилось-то? — жадно поинтересовался Дар.
— Да все тот же бред. — Я помассировала виски, ибо куда более реальная эпопея с крышей напрочь вытеснила из памяти маловразумительное видение. — Гроза, горы, море, чье-то жуткое лицо… меч и падение.
— Коврижки хочешь? — Брат отломил кусочек и протянул мне.
Я сердито фыркнула:
— За столько лет мог бы и запомнить, что я терпеть не могу мед!
— Да, но, говорят, он хорошо нервы успокаивает.
— Я не нервничаю! — окрысилась я. — То есть с учетом прогулки по крыше, идиотов-спасателей, семейного скандала и надвигающегося бронхита моему спокойствию может позавидовать даже та горгулья с карниза!
— Вообще-то она упала через пять минут после того, как я тебя втащил, — меланхолично сообщил Дар, кидая отвергнутый кусок в рот. — Вы тут орали и не слышали, а мне с подоконника все видно было. И отец Исподий куском черепицы по темечку схлопотал, пришлось дать ему пять кладней за «мученичество ради спасения заблудшей души» и еще десять — чтобы он взял обратно вырвавшиеся при этом слова. Все- таки духовное лицо, гхыр его знает, чем обернутся. Так что одни убытки от тебя, Ринка!
Я передумала избавляться от верхнего одеяла и плюхнула в тазик еще черпак кипятку.
— Спасибо, Дар, я тебя тоже очень люблю!
