отдаваясь познанию. И только они могут называться настоящими магами, только им, отрекшимся от всего мирского, открываются тайны вселенной, намного более ценные, чему власть, золото, весь этот налет, плесень каждодневной суеты. Я вложил в тебя самого себя, я учил тебя всему, что знал, и готов дать еще больше, только поклянись мне, что забудешь о своих желаниях, о стремлении к власти. Ты молод, Кратус, и твоя слабость простительна, но впредь ты должен быть силен. Не заставляй меня отречься от тебя, мой ученик.
Сейчас маг искренне желал, чтобы его слова коснулись сердца юного ученика, вернув покой мятущейся душе самого Ризайлуса. Он прежде не раз убеждал венценосных особ и здесь, в Келоте, и в иных краях, где чародею случалось побывать прежде, делать то, что было выгодно ему, и короли, кичащиеся своей властью, исполняли волю неприметного человека, искренне веря, что это их решение, единственно правильное и возможное. Потому и сейчас Ризайлус был вполне уверен, что легко сломает волю юнца, переубедив его раз и навсегда. Но мудрый маг, искушенный чародей, с годами начавший воспринимать окружающих людей, как марионетки, и ловко научившийся отыскивать те нити, которые приводили их в движение, ошибся, потерпев крах.
- Как же глупо это звучит, - рассмеялся вдруг Кратус. - Вы верите, что вашими устами говорит сейчас здравый смысл, не так ли? Но я слышу лишь страх в ваших словах, учитель, только страх и ничего более! Нам предначертано возвыситься над всеми людьми, неужели вы так и не могли понять это за долгие годы, учитель? Мы способны изменить весь мир, изведав самые сокровенные его тайны, и не нужно добровольно уходить в заточение, становясь вечными затворниками. Ваша робость вызывает лишь омерзение, ибо только слабый ищет тысячи отговорок, чтобы не менять ничего. Вы упрекаете меня в слабости? - Юноша презрительно усмехнулся: - Но это ведь вы слабы, наставник, не телом, вовсе нет, и не своим магическим мастерством, но духом. Простые смертные являют порой истинную силу, в гуще сражения кидаясь на вражеские пики, чтобы погибнуть, будучи пронзенными десятками стальных жал, но ценой собственной жизни пробить ту брешь, в которую их товарищи ворвутся неудержимым потоком, добыв желанную победу. Вот исполины духа, в вас же я разочаровался.
Кратус, пройдя мимо своего учителя чеканным шагом, вышел прочь из библиотеки, оставив охваченного невеселыми мыслями Ризайлуса в одиночестве.
- Зачем ты так поступаешь, мой мальчик, - тихо произнес чародей, когда единственными его слушателями стали лишь книги. - Почему ты не оставляешь мне выбора? Ведь еще не поздно все изменить. Время есть, так воспользуйся им, - умоляюще прошептал Ризайлус, немигающим взглядом уставившись на дверь, ту, что захлопнулась за вышедшим учеником. - Прошу, не заставляй меня делать то, чего я не желаю делать, но что обязан буду совершить, дабы сейчас, в зародыше устранить ту опасность для равновесия, что воплотилась в тебе по прихоти неведомых сил.
Кратус, не слышал, не мог слышать этих исполненных горечью слов своего наставника, но он поступил так, словно хотел избавить учителя от душевных терзаний, от необходимости выбора, которого, в действительности, не было. На следующий день молодой ученик, не дожидаясь вполне предсказуемого решения чародея, покинул жилище придворного мага.
Он ушел, не попрощавшись с тем, кто принял его в собственном доме почти как сына, ушел, сменив уют на скитания и лишения. Молодой чародей, только начавший осваивать сокровенные тайны Искусства, стал бродягой, появляющимся тот здесь, тот там. Так он провел несколько лет, перебираясь с места на место, без устали бродя по свету, и вовсе не везде встречая радушный прием, прежде чем примкнул к отряду наемников, став их боевым магом.
То были славные дни, когда Кратус впервые смог применить свои знания, узрев, как исчезают в колдовском пламени шеренги закованных в сталь рыцарей, все воинское мастерство которых оказалось бессильно перед его мощью, как обращаются в прах квадраты ощетинившейся пиками тяжелой пехоты.
Порой чародею доводилось сражаться не только с обычными воинами, полагающимися на острую сталь да крепость рук, но и теми, кто также владел Искусством. Они сходились в колдовских поединках, и армии замирали, заворожено следя за дуэлью боевых магов. И Кратус никогда не подводил тех, кто шел с ним, одерживая одну победу за другой, пусть и давались они чародею-бродяге вовсе не легко. И все же всякий раз он выходил из поединков живым, хотя порой и едва держась на ногах, а от тех, кто осмеливались соперничать с Кратусом, порой не оставалось даже пепла.
Лишь однажды маг встретился с действительно опасным противником, опасным не только силой, но и изощренным своим мастерством. Об этой схватке Кратус вспоминал и поныне со странной смесью разочарования и удовольствия. Там, в Келоте, он впервые сошелся в беспощадном бою с настоящим чародеем, и смог одолеть его, пусть тот и смог уйти живым. И, пожалуй, Кратус, за прошедшие с того дня годы набравшийся кое-чего нового, не отказался бы вновь встретиться с чересчур ловким противником, чтобы окончательно выяснить, кто сильнее. Ведь только победа над сильным врагом приносить честь и славу.
Они одерживали одну победу за другой, забыв о том, что значит терять в бою своих товарищей. В страхе разбегались наемные армии, стоило только услышать о том, что на стороне их противника бьется маг, жестокий, умелый и совершенно не ведающий пощады. Один за другим покорялись замки и города, и когда простые воины бросались грабить сокровищницы и насиловать женщин, чародей, которому подчас единственно и были обязаны победой, бескровной и быстрой, его товарищи, спешил скорее очутиться в библиотеке сеньора или жилище мага, не выстоявшего в поединке с ним, Кратусом. В прочем, женщинами маг тоже не брезговал, получая свою долю ласк, пусть и не всегда красавицы, только что лишившиеся мужей и женихов, отдавались навевающему ужас колдуну по собственной воле.
Кому-то такая жизнь показалась бы пределом счастья. В кошельке весело звенело золото, причем его было столько, что этот самый кошелек уже не мог вместить все, и верный слуга постоянно таскал за своим господином, боевым чародеем, сундук, доверху набитый монетами. Враги трепетали перед ним, наемники, с которыми приходилось делить тяготы походов, боготворили. Да, кто-то решил бы, что о большем не стоит и мечтать, но Кратусу было мало, ибо он жаждал истинной власти, преклонения не десятков, но десятков тысяч. И потому с некоторых пор гораздо больше, чем золото, он стал ценить добытые в старинных замках манускрипты, которые прежние их владельцы подчас не могли даже прочитать.
По-прежнему верный слуга хранил сундук с золотом, законной долей военной добычи, доставшейся магу, причем намного большей, чем могли рассчитывать обычные воины, будь они хоть трижды мастерами клинка. Но другой сундук, всегда запертый на хитрый замок гномьей работы, тоже трофей, а также защищенный самыми изощренными чарами, какие только знал Кратус, маг всегда держал при себе, не подпуская к нему даже личного слугу. Там, в этом сундучке, чародей бережно хранил хрупкие, пожелтевшие от времени фолианты, самую ценную добычу, в которой воплотилась мудрость веков, над которой не властно оказалось даже неумолимое время. И каждый раз, как только выдавалась свободная минута, маг, дрожащими руками достав заветную книгу, погружался в мир древних тайн, забывая обо всем на свете.
Из одной такой книги, очень старой, но являвшейся не более чем копией еще более древнего фолианта, маг Кратус узнал о творении эльфийского волшебника по имени Улиар, о том, что могло стать ключом к желанной власти и могуществу. Однажды прочитанные строки намертво въелись в память чародея, и он медленно, но непреклонно, стал двигаться к заветной цели.
А еще спустя несколько лет Кратус встретил его, Эрвина, изгнанного наследника альфионского престола. С тех пор они, должно быть, почувствовав друг в друге некое родство, ибо и маг, и рыцарь, оба были изгнанниками, не расставались, пройдя половину мира, и, наконец, очутившись здесь, в северном королевстве...
...Кратус резко открыл глаза, на мгновение оказавшись между двух миров, мира грез и реальности, серой и скучной, но дарующей долгожданный шанс. Вроде бы ничего не изменилось вокруг. Все так же шагали обученные кони, по обе стороны дороги по-прежнему тянулся сумрачный лес, а сзади и слева видны были вершины гор. Но на само деле за те мгновения, что Кратус провел в том странном полусне-полуяви, изменилось многое.
Чародей, успевший немало повоевать, а потому привыкший к опасности, кожей, каким-то странным чутьем уловив сгустившееся вокруг напряжение. Его спутники, не решившись беспокоить господина, уже
