ежегодника.
Мне больше подходит идея открыточных картинок. Даже словесное их описание.
Первая из них: Форт Дельта.
Вид сверху, словно со спутника, из космоса: Форт Дельт, он расположен почти в географическом центре Новой Англии. Посмотрим ближе: казармы, пропускные посты, общежития и т.д. Те же самые здания, будь то кинотеатр «Святой Улис» или центральная школа имени Джона Дж. Першинга, которую я тогда посещал. Они выглядят всё также серо и невзрачно, как и остальные здания, словно из игры в Монополию.
Дельта – старая армейская база, известная ещё с Испано-Американской Войны. У меня совсем нет времени, чтобы баловаться историей, и всё же важно понять саму Дельту, чтобы потом рассказать об Иннер Дельта.
Форт Дельта сыграл важную роль во всех американских войнах, будь то Первая Мировая, Вторая, Корейская, Вьетнамская. И даже в мирное время. Так как это центр подготовки бойцов воздушного десанта и других военных специалистов.
Дельта для меня всегда была тёплым домом, в котором мать пекла что-нибудь вкусное и сладкое. Несколько лет тому назад все говорили, что Форт Дельта скоро будет закрыт по экономическим причинам. К тому времени в американском обществе заметно выросли антивоенные настроения.
Я приближаюсь к отцу, и это меня страшит.
Если ребёнок вырос в Нью-Йорке, то никто бы не стал закрывать Нью-Йорк, не так ли? Или Бостон? Или даже Халловел, что на пути к Дельте? Но это был мой дом, где я играл в мяч, ходил в школу, в кино, в часовню два раза в год – на Рождество или на Пасху, где работал мой отец, где моя мать была активистом Ассоциации Офицерских Жен, где она сажала цветы и развешивала выстиранную одежду на верёвке позади дома. Как можно было бы подумать о закрытии всего этого?
«Не волнуйся, Бен», - сказал мне отец.
Но я всё равно волновался.
Отец был прав. Дельту не закрыли, и всё в ней осталось по-старому.
Он мне сказал: «Вот, видишь?» В его голосе проскользнула нотка еле заметного триумфа.
Теперь я знаю то, о чём знал он, и о чём он не мог бы мне рассказать. Форт Дельта не мог быть закрыт, потому что был ещё Иннер Дельта. Кроме того, содержание Форта Дельта не имело никакого отношения к Особому Экономическому Постановлению, выдвинутому Отделом Обороны, и не подпадало под действие Президентского Декрета, основанного на «Утверждении к Исполнению». Об этом ничего не писалось на первых страницах газет и не упоминалось в речах, произнесённых конгрессменами в Вашингтоне. Иннер Дельта был ключом, хвостом, который вилял невидимой собакой, о которой никто не знал. Разве что несколько человек, среди которых был мой отец. И Иннер Дельта был причиной, по которой я чуть не отдал концы на том мосту, по которой пуля проделала туннель у меня в груди, и по которой я ночью во сне вижу плачущих детей.
Другая открытка: Мой отец. Генерал, который не хочет, чтобы его называли генералом.
Мой отец – патриот.
Я видел его в униформе лишь раз, когда он вызвал меня к себе в кабинет. Его грудь была увешана орденами, он стоял позади стола, и в первый момент я его не узнал. И мне тогда показалось, что отца у меня не было вообще, что он перестал существовать, а на его месте был какой-нибудь актер, пожилой актер похожий на Грегори Пека из старого черно-белого телефильма. Он сказал: «Садись Бенджамин». Всё выглядело очень странно и формально, потому что он никогда меня так не назвал, и никогда прежде я не был у него в кабинете. Я мог почувствовать, как сердце у меня в груди забилось изо всех сил, словно китайский гонг, потому что должно было произойти нечто важное. Я что-то знал о его работе за исключением того, что держалось от всех в строгом секрете, и я, как и моя мать, предполагается, не задавал лишних вопросов. Я знал, однако, что у него была особенная работа, не такая как у всех других живущих и работающих на Форт Дельта. И что же я мог знать? Что-то случайно соскочившее с языка? Или что-то услышанное из его разговоров по телефону? Мой отец часто говорил своего рода шифром, часть которого со временем я для себя расшифровал. Например, иногда, говоря по телефону, он произносил слово: «Периферия». Через какое-то время, я понял, что это значит: «Я где-то рядом, близко, но не могу вслух сказать – где».
Мне также была ясна природа его профессии, но не её детали. Психологическая теория вторжения и захвата – что бы это значило? Я как-то листал его старый университетский журнал, в котором он описывал какие-то свои теории, и хотя для меня всё это выглядело двусмысленно, я обратил внимание на предисловие, в котором он был представлен пионером в этой области, возможно, даже когда-нибудь удостоенным Нобелевской Премии. Чтобы сделать окончательный портрет, надо сказать, что мой отец был профессором Новоанглийского Бостонского Университета ещё до того, как он получил полномочия и забрал меня с матерью на Форт Дельта, мне тогда было лишь три года отроду.
Как бы то ни было. Я сидел у него в кабинете, и он начал обращаться ко мне. Не говорить, а обращаться. Будто я был не его сын, а какой-то незнакомец, зачем-то вдруг ему понадобившийся. Я никак не связывал его кабинет с тем мостом и заложниками, пока он не начал говорить. И пока он говорил, я чувствовал, как капли пота скатываются вниз у меня из подмышки, словно маленькие холодные шарики. Но в то же самое время я был счастлив и возбуждён. Конечно, я был напуган, но всё равно счастлив, осознавая, что внезапно стал частью секретной жизни своего отца.
С этой особенной открытки исчез кабинет отца.
Назовём это амнезией.
Эмоциональной амнезией, может быть.
Или чем угодно, чего не пожелаете.
Кто ты вообще такой, и какого чёрта заглядываешь ко мне через плечо, пока я это пишу?
Я своей спиной чувствую твой взгляд, твоё ожидание момента, чтобы войти.
Ты или кто там ещё?
Как-то раз мне довелось читать самый короткий рассказ в мире, самый короткий из ужасных. Я не знаю, кто его написал.
Это было что-то вроде того:
Кто ещё может постучать в дверь?
Когда он придёт – мой отец, на нём будет униформа? Проверка: Да… Нет… Не думаю…
Смогу ли я посмотреть ему в глаза? Проверка: Да… Нет… Не думаю…
Сможет ли он посмотреть мне в глаза? Проверка: Нет… Нет… Нет…
Возможно, мне нужно в последний раз прогуляться на Бримлер-Бридж прежде, чем он придёт.
И ощутить стремительное падение в никуда, чтобы ветер засвистел в туннеле, проделанном пулей у меня в груди, и в отверстии, что у меня в сердце.
