После первой смерти

очень близки. Но тебя я знаю с момента твоего рождения. Я видел, как ты рос, развивался, как постепенно превратился из младенца в подростка, я видел твою игру в Малой Бейсбольной Лиге. Твоё обучение в школе на Дельте проходило под моим контролем. Таким образом, я наблюдал за твоим ростом, и как сына, и как ученика. Я многое узнавал о тебе, Бен, всё больше и больше, даже то, о чём ты и не подозреваешь. И я всё больше любил тебя. Знал твои слабости и старался преодолеть их вместе с тобой, потому что я знал, что ты не превзойдёшь свой предел. Хоть ты и пробовал. Взять, например, твою игру в Малой Лиге. Во всех размерах там был виден твой потенциал, твоя восприимчивость в напряжённых ситуациях, твоя уязвимость, твои слабые места – по сути, я мог предугадать, сможешь ли ты хорошо провести игру в данной ситуации или нет. Всё же, я никогда бы не стал вмешиваться в твоё поведение или развитие, Бен. Я не хотел, чтобы ты принял опыт вовлечённых в механизмы Иннер Дельта. Ты не был военнослужащим, и тебя не было в телефонных справочниках, в отличие от проживающих там взрослых мужчин и женщин. Ты был моим сыном, и, в конце концов, ты не проходил курс тренировок, чтобы послать тебя туда.

  Я сожалею, конечно, о том, что, зная тебя, я так поступил. Потому что я, полагается, заранее знал твою реакцию в той ситуации, как и знал, был ли ты обречен на неудачу или нет.

  Как бы я хотел этого не знать.

  Я отступил.

  Я позволил себе мысленно расставить себя и тебя на места, как далеко бы мы не зашли, какие бы испытания не ждали на нас нашем пути. Главное вдруг находит тебя и сталкивается с тобой лицом к лицу. А затем нужно было снова идти и искать тебя. В этом был смысл, потому что также я искал и сам себя, зная тебя, как своего сына – наследника своих же слабых мест. И я подумал: где бы он мог быть? Куда бы он мог уйти? И я вспомнил о Бриммер-Бридж, о том самом мосте, на который я ходил сам, когда ещё учился, чтобы сесть и подумать о жизни и о её загадках.

  Я направился к мосту, борясь с дующим на встречу ветром и снегом, заметающим лесные тропинки. Вокруг – никого. Вой ветра и снежный вихрь, злобно кружащий перед глазами, из-за него ничего не видно. У меня ни шарфа, ни перчаток, руки в карманах пальто, из-за чего идти стало трудно. Наконец, приходилось доставать из карманов руку, то одну, то другую, чтобы как-то балансировать, проходя мимо деревьев и кустарника, и хватаясь за них. Руки окоченели. Наконец, я добрался до моста. Там было пусто. Снег был настолько толстым, что реку под ним не было видно. Я искал твои следы, но их не было. Падающий снег тут же их заметал. Не было никаких гарантий, что ты ушёл на мост. Я просто следовал своим инстинктам. Я снова ставил себя на твоё место. В глубоком снегу я выглядел нелепо. Я себе сказал: мне не на что смотреть. Не за что зацепиться глазу. А смог бы я увидеть себя там внизу? Возможно, я один из тех, кто может спрыгнуть и больше не волноваться о тебе, как прошлым летом, когда послал тебя на тот мост. Голос внутри меня сказал: почему бы нет? Почему бы не спрыгнуть? Я слушал вой ветра, словно это был голос, который говорил, шептал мне, отзывался эхом в моей крови, в моих костях.

  Дрожа от холода, я повернулся и пошёл назад, будучи уверенным в том, что ты всё таки меня ждёшь.

  Но тебя здесь не было. Ты был не здесь.

  Словно тебя здесь не было никогда.

  Никаких следов вообще.

  Если бы ты побывал на холоде и сырости, то после тебя, конечно, остались бы влажные следы. А в воздухе был бы запах влажной одежды, или на крючке в углу висела бы твоя мокрая куртка.

  Но ничего из этого я не нашёл.

  И я побоялся заглянуть в туалет. Предполагая, что открыв дверь в туалет, я не найду там ничего вообще, ни одежды, ни твоих следов?

  Но в этой комнате кое-что, тем не менее, я нашел.

  Страницы около пишущей машинки.

  В конце концов, они не были домашним заданием или чем-то связанным со школой.

  Возможно, всё это время я знал, чем они были. Не потому ли, что я настолько хорошо тебя знаю, что мне должны быть известны написанные тобой слова?

  И то, что ты написал, говорит мне, что ты здесь был, и теперь ушёл.

  И они также говорят мне о том, что я причинил тебе.

  О, Бен.

  Вернись. Пожалуйста, вернись. Чтобы я смог попросить у тебя прощения.

8.

  - Куда ты смотришь?

  - Никуда.

  - Ты очень долго смотришь в окно. Ты там что-то видишь, Кет?

  Она ненавидела, когда он называл её по имени.

  - Нет, там ничего. Я всего лишь устала. Устала от этого автобуса и от всего.

  Что было правдой, конечно, но не всей. Она была утомлена и истощена, и ещё её тошнило, но она также знала, что нужно делать  дальше. Дальше что-то нужно было сделать, чтобы воспользоваться ключом, теперь её единственной надеждой. Она знала, что она не может долго зависеть от Миро или от своей дурацкой надежды на то, что она сможет одержать над ним верх. Не стоит одерживать победу над монстром, даже если ему лишь шестнадцать. Так что ей нужно было полагаться лишь на себя.

  Кет решила не упустить свой шанс с автобусом. Её новоявленная надежда «ей нечего больше терять» была теперь не единственной зацепкой. Глядя в разрез на заднем окне, Кет изучала мост, чтобы увидеть, как далеко ей надо будет вести автобус задом. Были и препятствия: ей нужно будет ехать задом, и к тому же, двигаться вслепую. Липкая лента на стёклах лишала ей видимости. Ей надо было завести автобус и немедленно включить заднюю передачу, при этом руль нужно будет держать прямо, потому что придётся прыгать по железнодорожным шпалам. Если она потеряет управление, то автобус рухнет в реку. Её глаза рассматривали парапет. Он из клепаного стального профиля, вероятно, достаточно крепкий. Если колёса перескочат через рельсы, то парапет, вероятно, удержит автобус от падения с моста.

  Она вздохнула, сдувая влажную прядь волос со щеки. Как далеко ей нужно будет вести автобус задним ходом? Она пыталась глазами измерить расстояние. Глазомер у неё был не ахти. Арткин сказал: «мост длиной с ваше футбольное поле», и автобус где-то посередине. Рон Стэнли однажды забил гол, перебросив мяч через половину поля. Не так далеко, как кажется. Если Рон Стэнли смог это с мячом, то она, конечно, сможет проделать это и с автобусом. Мысль была смешной, но она её подбодрила.

  Она отошла от заднего окна, чтобы проверить всё, что перед автобусом, место водителя, приборную панель. Проход был усыпан всяким мелким детским мусором: обрывками салфеток, запятнанных шоколадом, скомканными пакетиками из-под завтраков, замасленной бумагой, обёртками жевательной резинки, бумажными салфетками. «Ты неважная хозяйка, Кет», - сказала она сама себе, разглядывая развал на полу. Она впервые почувствовала, как на сердце стало легко, но как надолго? Наверное, она стала взрослее. От её решения как-нибудь вывести отсюда автобус, у неё поднялось настроение, и она почувствовала себя лучше. Она взяла пластмассовое ведро, чтобы собрать в него мусор. Она старалась не смотреть в него. Она не хотела вообще к нему прикасаться.

  Выглянув через узкую щель на лобовом стеке, она увидела зеркало заднего обзора над левым крылом. Оно, по крайней мере, было высотою в фут и где-то пол фута шириной, обеспечивая хороший обзор рельсов позади автобуса. Но сидя за рулём, она не могла его увидеть. Проклятая липкая лента заслоняла ей весь обзор. И она просто решила: она сорвёт ленту со стекла сразу, как заведёт мотор.

  Теперь она сидела за рулём, расслабив на нём руки. Что её больше всего волновало, так это сам автобус: заведётся ли мотор с первого раза. Автобус был точно не новым. Она даже понятия не имела,