«Великорус» В. А. Обручева. Раскол усиливается. Сторонники возврата к прошлому. Вражда к революционным демократам. Обвинение их в том, что они, своими действиями, вынудили правительство свертывать либеральные реформы. Погодин, Вяземский, Шевырев о «крайностях» радикалов, об их нападках на
Ряд правительственных мер по «упорядоченью» цензуры. 21 января 60 г. реорганизация Главного Управления цензуры. С ней слит Комитет по делам книгопечатанья. Цензура осталась в ведении министерства просвещения. Главному управлению предоставлено право окончательного решения всех дел цензурного ведомства. Образован Совет Главного управления, под руководством министра просвещения. При разногласиях предписывалось обращаться к царю. На Совет возложена и задача рассмотрения цензурного устава 28 г. Но общий пересмотр последнего в компетенцию Совета не входил (29). Рекомендовалось приглашать на заседания Совета и цензоров, редакторов, литераторов. Вместо попечителей учебных округов для руководства цензурой на местах назначены председатели московского и петербургского цензурных комитетов. Три члена Совета должны прочитывать всё, печатаемое в России, и сообщать в Главное управление о нарушениях (29). Большинство членов Совета — сторонники крайне реакционных мер. Ковалевский, Делянов, Никитенко пытаются их сдерживать. Неурядицы и скандалы. Добролюбов пишет из Ниццы: «В России цензура свирепствует<…> Остальное сплетни» (29). Ряд сообщений о цензурных преследованиях (Лем с. 29–30). Из 50 просьб о разрешении новых периодических изданий удовлетворено лишь 30.
Скандал с журналом «Русское слово». В нем (60 г. т.1Х) впервые в печати приведены слова Белинского о рабской готовности Гоголя «подкурить через край царю Небесному и земному» (из письма Белинского Гоголю). Цензор уволен. Кушелеву-Безбордко, издателю «Русского слова», сделан строжайший выговор, от имени царя, сформулированный таким образом: царю безразлично то, что говорится о нем, он не обращает на это внимания; одни его любят, другие — нет, «но о царе Небесном нельзя так отзываться» (31).
Историк Н. И. Костомаров пишет об убийственной суровости цензуры: по решению Особого комитета (министры внутренних дел, юстиции, просвещения и шефа жандармов), обнародованному 21 января 61 г., запрещено писать о царствующих особах после Петра I (при Николае можно до Екатерины II) (31–32).
В апреле 61 г. царь вызывает Ковалевского и говорит ему о том, что студенческие беспорядки более нетерпимы. На заседании Совета Министров высказываются упреки Ковалевскому в бездеятельности по поводу студенческих волнений. Его действия рассматривает комитет в составе Панина, С. Г. Строганова, Долгорукова (шефа жандармов). Комитет не одобряют предложений Ковалевского по изменению устава университетов. Его обвиняют в излишнем либерализме. 23 апреля 61 г. Ковалевский подает в отставку. Никитенко в дневнике пишет о ней, о том, нужно ли было это делать (190). Ковалевский, по словам Никитенко, не совсем прав: следовало серьезно подумать об университетских беспорядках; он не обладает сильной волей, смелым обширным умом; но он умен, а главное — честен; это уже много. Прочие не так умны, а о добросовестности и говорить нечего; каково положение государя: не иметь возможности положиться ни на ум, ни на честность окружающих его; говорят, Строганову предложено быть министром просвещения, но тот отказался; царь дал прочитать предложения Ковалевского приехавшему московскому попечителю Н. В. Исакову; тот сказал, что полностью разделяет их; как говорят, главная мысль предложений — никакие репрессивные меры, строгости не приведут к добру; надо усовершенствовать университеты, дать им возможность действовать в науке соответственно потребностям времени и успехов ее в Европе (187). Речь здесь идет об университетах (причина отставки Ковалевского), а не о цензуре, но общий образ мыслей Ковалевского приведенные записки Никитенко проясняют. Впрочем, Лемке не согласен с мнением, что Ковалевский уволен за либеральные действия, за снисходительность к «излишкам» печати, и ушел потому, что был отвергнут его проект цензурного устава (отвергнут в конце 59 г., а отставка в средине 61 г.) (40).
В тот же день, в который Ковалевский подал в отставку (23 апреля 61 г.), меняется и министр внутренних дел. Вместо С. С. Ланского (55–61) назначают П. А. Валуева (61–68). Никитенко пишет в дневнике: Валуев сделан министром внутренних дел; Делянов тоже подал в отставку; у Муханова встертил Валуева, он был «лучезарен, как восходящее светило». Толки о кризисе в министерстве просвещения (186).
Несколько слов о Валуеве. Для него характерны либеральные слова без соответствующих поступков. Вырос в атмосфере николаевского режима. В молодости (род. в 1814 г.) близок «кружку 16» (противников крепостничества), в 1838 г. — кружку вольномыслящей университетской молодежи, гвардейских офицеров (к нему принадлежал и Лермонтов). Вскоре кружок распался. Лермонтов сослан на Кавказ. Кто-то убит, другие разбрелись кто куда (42). Валуев же пошел в гору. В 53 г. он стал Курляндским губернатором. В августе 55 пишет «Думу русского» (о ней см. выше). Быстрая карьера. Работа в редакционных комитетах, готовящих крестьянскую реформу. Противник коренного решения крестьянского вопроса. Сторонник дворянской партии. Директор департамента государственных имуществ. Вхож в салон великого кн. Константина, в другие великосветские салоны. Становится статс — секретарем императора. В начале 61 г. управляющий делами Комитета Министров. Неплохо образован, человек с внешним лоском, разговорчив, остроумен, когда нужно почтителен, отличный танцор. Завышенные надежды общества, связанные с ним, скоро развеявшиеся. Тщеславный бюрократ, администратор, противник коренных реформ. Нет устойчивости в решениях, флюгер, эквилибрист. Стремление угодить всем высокопоставленным лицам. Двуличность. На его гербе можно бы было написать: И нашим, и вашим (46). В сатирическом журнале «Искра» его изображали балансирующим между «да» и «нет», в виде модного тогда канатоходца Леотара. Относительно гуманный, западник, видимо искренне сочувствующий либеральным идеям 50-х гг. Поставленный во главе министерства, никогда не решался на последовательные реформы, останавливался на полумерах (46). А. Д. Шумахер, работавший с ним не один год, говорил о нем так: прекрасно сервированный завтрак, на котором есть нечего. Отсутствие глубокой сущности, основной идеи. Стремление всё округлить и сгладить. Погряз в мелочах и частностях (47). В одном из сборников напечатан очерк «Характеры». Там изображен некий Никандр, напоминающий Валуева; он мастер общих фраз, внешне глубокомысленных, но совершенно бессодержательных: «всеми признано», «новейшая цивилизация дошла до выводов», «статистические цифры доказывают», «никто уже нынче не спорит», «в науке признано». Нижегородские дворяне как-то 273обратились к нему с жалобой на губернатора; Валуев принял их весьма любезно, всех очаровал своими речами; после встречи они пили за его здоровье и вдруг поняли, что Валуев им ничего об их деле не сказал. В «Сне Попова» А. К. Толстого на Валуева ориентирован образ министра, на словах либерального, в сущности же весьма реакционного и властолюбивого. Толстой прекрасно пародирует привычку Валуева произносить красиво звучащие, но бессодержательные слова:
