Руководители газеты, Катков и Леонтьев, демонстративно заявляют о своем уходе из редакции. Их поддерживают консервативное московское дворянство, Московский университет, влиятельные сановники, Горчаков и Милютин, противники Головнина. В крайне консервативной газете «Весть» напечатан без цензурного разрешения (5 тыс. экз.) адрес московского дворянства в защиту Каткова. «Весть» приостанавливают на 8 месяцев. Недовольство Александра. Специальный рескрипт Валуеву. Дело рассматривают в Комитете Министров. Тот не освободил «Московские ведомости» от предварительной цензуры, но предложил Валуеву оказывать редакции всевозможные облегчения, о чем уже шла речь выше (375). Дальнейшее обсуждение проекта (377). В итоге общее собрание Государственного Совета в основном принимает проект цензурного устава, предложенного Валуевым, справедливо считавшем это своей победой.
6 апреля 65 г. проект закона о печати высочайше утвержден. Введен в действие с 1 сентября 65 г. Указ об этом от имени царя под названием «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» (392). Появление указа мотивируется желанием дать печати «облегчения и удобства, при настоящем переходном состоянии судебной власти, впредь до дальнейших указаний опыта». Вводятся «следующие перемены и дополнения»: I. Освободить от предварительной цензуры: 1. в обеих столицах: а) все повременные издания, издатели которых изъявят желание об этом, б) все оригинальные сочинения объемом не менее 10 печатных листов. в) все переводы — не менее 20 печатных листов.2. Повсеместно (т. е. везде) освобождаются от предварительной цензуры: а) правительственные издания. б) издания академий, университетов, ученых обществ. в) сочинения на древних классических языках и переводы с них. г) чертежи, планы, карты. II. Освобожденные от предварительной цензуры издания, при нарушениях, подвергаются судебным преследованиям, повременные же издания, помимо того, и действиям административных взысканий. III. Заведование делами цензуры сосредоточить в Министерстве внутренних дел, под высшим наблюдением министра, в учрежденном Главном по сим делам управлении. IV. Действия указа не распространяется: а) на сочинения, подвергающиеся духовной цензуре. То же относится к цензуре иностранной. Они остаются на существующих теперь основаниях б) на повременные издания эстампов, рисунков и других изображений с текстом и без него (Лем …)
Лемке отмечает, что наивно предполагать, будто после этого закона хоть одна строка печаталась без цензурного надзора. В принятых правилах требовалось подавать экземпляры повременных изданий в цензурные комитеты ежедневно и еженедельно (в зависимости от типа газеты или журнала), одновременно с началом печатанья номера; все другие — за два дня до рассылки в продажу. Так что оставалась возможность остановить выпуск газеты, журнала, книги, одновременно с началом судебного преследования. При разрешении нового издания министр внутренних дел имел право определять, должно ли оно быть под цензурой. Для всех периодических изданий, кроме тех, что находились под предварительной цензурой, ученых, административных, экономических, предусматривалось внесение залогов (393). Давалось право привлекать к ответственности за содержание и издателей, и редакторов, и авторов, и книготорговцев (394). Закон 6 апреля издан как дополнение к закону 28 г., к «временным правилам» 12 мая 62 г., ко всем дополнениям и добавлениям. Он не отменял «временные правила», которые вошли в него. Получалась сложная амальгама из самых разных составных частей (394). В чем-то положение литературы и журналистики улучшалось. Для большинства предварительная цензура отменялась. Для большинства, но не для всех. Сохранялась возможность в последний момент остановить выход напечатанного. Преступления печати должны были рассматриваться в судебном порядке, в суде присяжных, что являлось прогрессом. Но на суд оказывалось административное давление. К тому же круг административных мер оставался чрезвычайно широк (предостережения, приостановки, запрещения и пр.). Так что положение печати после введения нового закона существенно не улучшилось, а иногда и ухудшилось.
Многое зависело от подбора и назначения членов Совета Главного управления. Ряд действий, распоряжений, инструкций отнюдь не способствовал облегчению положения литературы. Цензорам вручили для ориентировки изданное специально «Собрание материалов о направлении различных отраслей русской словесности за последнее десятилетие и русской журналистики за 1863 и 1864 год». В нем давалась характеристика каждого известного писателя, редактора, каждого издания (413). Повеление царя, чтобы новые судебные инстанции, которые, согласно принятому закону, должны были рассматривать литературные нарушения, всячески содействовали Главному управлению по делам печати, а при разногласиях цензуры и судебных инстанций обращались прямо к нему. Никитенко в 66 г. пишет: говорят, что шепнули, кому подобает, чтобы суду было внушено не придерживаться строго закона в оправдании проступков по делам печати; «Это и есть обещанный суд, правый и нелицеприятный». Царское повеление было вызвано тем, что первые судебные процессы по делам печати заканчивались вынесением мягких приговоров, чем цензура была недовольна. Валуев сообщает в министерство юстиции приказание царя, чтобы со стороны судебного управления всегда проявлялось содействие цензурному ведомству. С самого начала оказывается прямое давление административных инстанций на суд. (Лем Очерк, с. 414–18).
Различные отклики печати на закон 6 апреля, от славословия до пессимистических выводов (418). В № 82 «Северной почты» за 65 г. напечатана редакционная статья, расхваливающая новый закон (394-5). В то же время в ней отмечается, что литература продолжает проявлять себя более в отрицании, в стремлении к разрушению, чем в созидании (396). Никитенко, в связи с законом 6 апреля, пишет, что он лучше, чем старый порядок, но нельзя серьезно придавать ему эпитеты «великий», «освободительный» и пр.; а сколько в нем новых стеснений! В дневнике Никитенко делаются весьма грустные прогнозы о будущем русской литературы при Валуеве (396-7). Лемке рассказывает о разных цензурных историях, связанных со введением в действие нового цензурного закона (396–406). Статья Антоновича в «Современнике» (65 № 8) «Надежды и опасения (По поводу освобождения печати от предварительной цензуры)». Опасений оказывается гораздо больше, чем надежд. Высказывается мнение, что многое останется по-прежнему и вряд ли изменится к лучшему. Тревожная концовка: «Что-то будет, что-то будет?» (420). Цикл Некрасова «Песни о свободном слове“ (66 № 3), с уточнением, ориентированным на новый закон: “ (Писано в ноябре и декабре 1865 г.)». Его же сатира «Газетная» (опубликована в том же № 8, где и статья Антоновича). Да и вообще настроение не веселое: «Трудное время» Слепцова (65 № № 4–5,7-8), «Возвращение» («И здесь душа унынием объята») Некрасова (65 № 9) и др. Щедрин пишет о положении литературы при новом законе: всякое бывало, но в кутузке сидеть пока не приходилось, а сейчас появилась реальная перспектива кутузки. В середине февраля 66 г. В. Корш, редактор газеты «С. — Петербургские ведомости», не радикал, но человек либеральных взглядов пишет: «в настоящее время цензура хуже и безумнее, чем когда-нибудь» (398). На этом заканчивается длительная (около десяти лет) борьба за преобразование цензуры, за создание нового цензурного устава.
Кратко остановимся на событиях после введения его. Как было и прежде, пошли всякие дополнения и изменения. И все не на пользу литературы. О них сообщает Г. В. Жирков в книге «История цензуры в России…» Уже с 66 г. (17 октября) редакциям и сотрудникам газет и журналов, имевшим три предостережения и временно приостановленным, запрещено издавать в период приостановки от их имени для подписчиков, бесплатно или за какую-либо плату любую печатную продукцию. 12 декабря 66 г. изменился порядок судебной практики, касающийся журналистики. Главное управление по делам печати, цензурные комитеты получили право возбуждать судебные преследования по всем преступлениям, совершаемым с помощью прессы (за исключением дел, затрагивающих престиж официальных учреждений и должностных лиц, когда в суд непосредственно обращались сами потерпевшие). Закон фактически исключал из судебной практики низшие судебные инстанции, окружной суд и суд присяжных. Дела поступали сразу в судебную палату, где обычно решения были более строгими. 13 июня 67 г. выходит высочайше утвержденное мнение Государственного Совета о том, что публикация постановлений, отчетов о заседаниях дворянских, земских, городских собраний (с текстом речей, прений) может происходить только с разрешения губернского начальства. 14 июня 68 г. министру внутренних дел предоставлено право запрещения на время розничной продажи журналов и газет. 30 января 70 г. принят закон о судебной тайне: за публикацию до судебного заседания или до прекращения дела сведений, полученных дознанием или следствием, редактор наказывается арестом от недели до четырех месяцев, с возможным штрафом до 500 руб. 6 июня 72 г. введены более суровые правила ареста и преследований печатной продукции (они утверждены 31 мая): Комитет Министров получил право без суда присяжных приговаривать «вредную» книгу к уничтожению; министр внутренних дел в случае бесцензурной публикации такой книги или номера
