Влас посмотрел на Сидору и Иринью и, злобно плюнув, вышел из избы.
Вернулся домой Влас только вечером; он был пьянее, чем в первое утро покоса. Он уставился на Иринью свирепым взглядом и проговорил:
– - Жена, погляди на своего мужа, да простися -- был он к тебе хорош, да весь вышел.
Иринья сидела в это время в углу и что-то зашивала; она молча взглянула на него, встала с места и отвернулась в угол.
– - Зарезала ты меня, совсем с пахвей сбила. Понимаешь ты это дело или нет?
В избу вошла Сидора; она была угрюмая. При виде работницы пьяный Влас расцвел в улыбку и проговорил:
– - Сидора, милая ты моя, дай я тебя поцелую!
– - Милая, да не твоя, -- грубо проговорила Сидора и стала собирать на стол.
– - Дай я тебя, говорю, поцелую!
– - У тебя эна хозяйка есть, целуйся с ней, сколько душа желает.
– - А если я тебя желаю?
– - Мало что ты-то желаешь, да я-то не хочу.
Влас принужденно засмеялся и проговорил:
– - Ой ли!.. Ну и наплевать; мы коли с хозяйкой поцелуемся.
Он подошел к Иринье и хотел ее обнять. Та снова отвернулась и вышла из избы.
XII
Целую неделю Мигушкины не глядели друг другу в глаза, хотя от утра до вечера были вместе, работая на покосе и убирая высушенное сено. Травы в этом году уродилось так много, что они за день еле успевали управляться с ней. Все страшно уставали; ели наскоро; спали по четыре часа в сутки. Один шутник сказал как-то на лугу:
– - Я думаю, теперь ни один плясун хорошо не спляшет.
Был уже конец июля. Жары, стоявшие все время, стали перемежаться; по небу забродили облачка; роса несколько дней не выпадала -- ожидали дождя. Дождя все желали, потому что все замерло от жары и жаждало влаги. Хорошие травы были выкошены и добивали уже так кое-что. В один день раскинули полосы для косьбы, разделенные для подъемки. Подыматься они должны были на будущий год, а в этом году положили расчистить на них кусты и пользоваться каждому травой. Влас с Сидорой скосили полосу утром, а после чая пошли ее огребать. Еще когда они выходили из дома, облака в одном углу неба собирались в огромную тучу; когда же они пришли на полосу, до них донеслись глухие раскаты далекого грома. Влас и Сидора только что было принялись сваливать траву в валы, как новый гул заставил их поднять глаза кверху. Над ними быстро неслась к востоку сплошная туча; она закрывала половину неба и подбиралась к солнцу; хвост тучи был белый, и он соприкасался с землею уже заметным издали дождем. Вскоре крупные капли дождя начали падать и на них.
– - Намочит! -- сказал Влас и обернулся кругом; неподалеку от них на чьей-то полосе стоял еще не вырубленный куст. Влас решил пока под ним спрятаться. -- Пойдем, -- сказал он Сидоре и бегом побежал к кусту.
Сидора не отставала от него. Влас оглянулся на нее, и сердце его сильно забилось. Подойдя к кусту, он нагнулся и полез в его чащу. Сидора лезла за ним. Сучья молодых елок в одном месте сходились шатром; Влас примостился под этим шатром. Сидора осталась с краю. Но только они разместились, как пошел очень крупный и очень теплый дождик. Сидору стало доставать; она невольно подалась вглубь и придвинулась к Власу.
Сердце Власа продолжало стучать без умолку; голова его горела; в горле першило; в руках и ногах чувствовалась дрожь. Мысли путались в голове, и если бы он задумал что сказать, то едва ли бы его язык легко ему повиновался.
Вся сила чувства, которую он испытывал к Сидоре, поднялась из глубины его сердца и охватила его всего. Он видел, что подошел случай решить все, и страшно хотел им воспользоваться и боялся его упустить.
'Если на этот раз пропущу, ну, тогда и ждать нечего', -- подумал он и почувствовал, как его обуял какой-то страх. В мыслях решимость была полная, но язык его не слушался.
Вдруг он набрался смелости и, откашлянувшись и постаравшись овладеть голосом, проговорил:
– - Подвигайся сюда, а то прольет!..
– - И то, -- сказала Сидора и еще ближе двинулась к Власу.
– - Вот сюда, совсем ко мне, -- сказал Влас и дрожащими руками взял ее за локти и подтащил к себе.
Сидора молча высвободилась из его рук, подняла голову и села неподалеку от него, поджимаясь, как курица, и стараясь, чтобы на нее не попала ни одна капелька.
Влас уже окончательно не мог владеть собой. Он протянул руки, стараясь обвить их вокруг шеи Сидоры, и прерывающимся голосом проговорил:
– - Сидора!..
– - Ну? -- сказала Сидора, взглянула к нему в глаза и взялась своими руками за его руки.
– - Моя баба грешит на нас… напрасно… Так пусть уж это будет не напрасно.
Сидора нахмурила брови, быстро оторвала его руки от себя и проговорила:
– - Что это ты выдумал?
– - Не сейчас я это выдумал, давно хотел сказать тебе, да все случая не выходило.
– - Лучше бы его и не выходило.
– - Отчего?
– - А оттого… пустые это речи.
– - Сидора! -- умоляюще воскликнул Влас. -- Пожалей ты меня!..
– - Жаль тебя, да не как себя.
– - Что ж тут тебе-то, господи!
– - Ну, уж это мое дело…
– - Сидора!..
– - Перестань, не трепли зря языком… все равно ничего не выйдет.
– - Сидорушка! -- чуть не со стоном крикнул Влас и опять хотел обнять ее и притянуть к себе. Сидора увернулась от него и отстранила его руки. Глаза ее засверкали.
– - Лучше не приставай! Как тебе не совестно: ты человек женатый, у тебя дети, а что ты задумываешь? Ишь ты, осатанел…
– - Сидора, я на што хошь для тебя пойду!
– - На кой ты мне! Очень ты мне приболел! -- с дикой злобой воскликнула Сидора. -- Ах вы, паскудники! Все им, мужики-то, такие. Летось один проходу не давал, нонче другой… Вы для того работниц-то нанимаете, женам на смену?
Власа охватило отчаяние. Он никак этого не ожидал. Да неужели это правда? Он не верил себе.
– - Нет, ты послушай! -- задыхающимся голосом шептал Влас.
– - Нечего мне слушать… Отстань, сиди смирно да молчи, а то я тебя вот на дождь выпихну.
– - Так пихай! -- крикнул не помня себя уже Влас. -- А не уйдешь ты от меня! -- И он набросился на Сидору, обвил ее стан обеими руками и стиснул его изо всей силы.
Он очутился к ней лицом к лицу в такой близости, в какой никогда не бывал. Он уж намеревался впиться в ее губы своими губами, как вдруг заметил, что вся она побагровела, глаза ее загорелись безумным огнем, и вслед за этим он почувствовал, как горло его сдавили жесткие, сильные пальцы. В его глазах забегали круги, к вискам прилила кровь, и он чуть не потерял сознания. Руки его сами собою распустились; он выпустил стан Сидоры из своих рук и грохнулся ничком на игольник. Горло его в это время освободилось, но его самого свернули в комок и сильно толкнули из-под куста; сейчас же он почувствовал под собою не игольник, а траву, и сверху на него посыпался дождик; он открыл глаза и увидал, что он уже
