и бросил ее на огонь.
Огонь на минуту смутился: пламя оборвалось, в куче засипело как будто от неудовольствия, что помешали его работе. Но вот пламя опять собралось с силой и еще энергичнее рванулось вверх, колыхнулось и лизнуло за рога одну лапу. Ребятишки, не ожидавшие от огня такой прыти, растерялись. У Тараски ушла в пятки душа. Он побледнел и выговорил:
– - Сарай загорится.
– - Ну так что ж, -- бесстрашно проговорил Кирюшка, -- поглядим, как.
Он жадно глядел, как расходился огонь, а Тараска подвигался к нему и лепетал испуганно:
– - Надо раскидать.
– - Не трожь! -- крикнул Кирюшка и отдернул его за руку.
Пламя разрасталось. Оно колебалось во все стороны, крутя дымчатыми космами и выбрасывая вверх большие красные искры. Искры взлетали все выше и выше. Вот одну отнесло ветром под соломенную застреху [Застреха -- нижний край крыши, тот, который образует навес] сарая; искра спряталась там и застряла. С минуту от нее не было никакого следа. Но вдруг застреха закурилась, показался огонек, точно свечка; на огонек пахнул ветер, и на месте свечки стало сразу большое круглое пламенное пятно.
– - Загорелся! -- вытаращив от ужаса глаза, не своим голосом крикнул Тараска.
Кирюшка отбежал в сторону и, подняв голову кверху, увидел, что действительно огонь, появившись над застрехой, разрастался и спешил охватить весь верх сарая. Он разинул рот и не знал, что им теперь делать. Вдруг послышался топот бегущих ног, и в проулке показались большие ребята. Они подбежали к загоревшемуся сараю, взглянули на стоявших безмолвно мальчишек, и один парень крикнул:
– - Што ж это вы, разбойники, наделали!
Этот крик точно разбудил ребятишек. Они брызнули в разные стороны и вмиг исчезли в сгустившейся от огня темноте.
Ребята не погнались за ними, а одни бросились ломать ворота у горевшего сарая, чтобы вытащить из него что можно, а другие полезли отстаивать соседей.
V
Тараска выбежал за черту деревни, оглянулся и увидал, что Кирюшки с ним не было. Кругом становилось видно: сарай пылал вовсю и заливал вокруг красным дрожашим светом. По деревне поднимался шум. Кричали и выли мужики и бабы, почему-то ревели коровы, шла какая-то стукотня. У Тараски замер дух; он отвернулся от сарая и опять побежал.
Перед ним уже мерещился лесок, где они с Кочневым спасались от дождя. Огонь от пожара освещал и лесок, и видны были все прогалки [Прогулки -- пустые пространства среди леса, кустарника: поляны, лужайки и т. п.]. Тараска бросился в один из прогалков и забежал за елки. Он скрылся от света; его теперь не разглядеть, но он весь дрожал от страха; сердечко у него колотилось и спирало дыхание. Мальчику было так тяжело и тоскливо. И чем дальше, тоска разрасталась -- в голове стояла одна мысль:
'И зачем мы это только затеяли?'
Невольно ему представились последствия. Он сознавал, что до них доберутся и расправятся. Хорошо, как не сейчас! А если сейчас? Сарай горит уж, можно бросить в огонь. У Тараски пробежали по спине мурашки, и ноги отказались служить.
Он был в лесу, куда он боялся ночью ходить, но сейчас этот страх пропал. Ему казалось лучше забиться в самую глубь елок, чем быть брошенным в огонь. Лес Тараска знал хорошо, и, хотя в середине его было темно, он все-таки знал, куда он идет. Вот островок… Тараска пригнулся и полез в самую середину чащаря, присел на игольник и стал прислушиваться.
У пожара шумели еще больше; видимо, сбежалась вся деревня, но огня уже отсюда не было видно. Это немного успокоило Тараску. 'Не найдут!' -- подумал мальчик. Но сейчас же он опять с грустью подумал: 'А все-таки этого не спустят -- приметили, чай, кто, а то Кирюшка сознается'.
И опять его сердечко заныло, к глазам подступили слезы, и у него снова вырвались покаянные слова:
– - Зачем это мы только сделали?
Тараска стал обдумывать, как ему отбояриться от угрожающей расправы, но ему ничего не приходило в голову. Оттого, что он боялся, в голове у него путалось, и это более угнетало его. Он не выдержал, склонился головой к земле, как подбитый колос, весь съежился и заплакал.
Он плакал тихо, беззвучно, но слезы обильно катились из его глаз. Чем больше плакал он, тем больше съеживался. Наконец он совсем приник к сухому игольнику и заснул…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Он проснулся быстро, точно его взбрызнули холодной водой, сразу вскочил на ноги и почувствовал, как он весь трясется от озноба. Холод пронизывал его до костей, и зубы у него стучали. Сразу он не мог вспомнить, почему он здесь; но понемногу вспомнил и опять почувствовал такую тоску, что ему захотелось реветь.
Озноб давал себя знать, и Тараска, не раздумывая больше, полез вон из чащаря. Он решил, что что бы ни было, а нужно идти домой. Когда он вышел на опушку леса, то везде стояла глубокая тишина. Пожар, должно быть, давно кончился, и только запах горелого сена напомнил, что пожар был. Спал спокойно лесок, спала деревня и вся окрестность, и только наверху, на небе, кипела далекая жизнь. Звезды разгорелись, как уголья, и рдели, стараясь перещеголять одна другую в блеске. Фигур из звезд было бесчисленное множество, и были такие, каких Тараска не видал никогда. Ему стало жутко, как будто бы он один вошел в разубранную церковь, и что-то небывалое проснулось в его груди. Он, стараясь тише ступать по луговине, выбрался на дорогу и чуть не бегом побежал в деревню.
Тараска постучал в окно вдовиной избы, но ему не отвечали. Он еще раз стукнул. Тогда в избе зашевелились, что-то мелькнуло в окне, послышался ворчливый бабий голос; потом заскрипели половицы в сенях и загремел запор, и сонный голос хозяйки спросил:
– - Хто это?
– - Я, -- пропищал Тараска и сам не узнал своего голоса.
– - Где-й-то ты, полуночник, до этой поры шлялся? Все спят, а он один колобродит.
Ворча, она отперла калитку. Тараска шмыгнул в нее, ощупкой по стенке добрался до двери и, перешагнув порог, сразу почувствовал, как ему стало тепло. Но этого тепла ему было мало. Он сел на приступку и стал стаскивать сапожонки. Потом сбросил кацавейку и покарабкался на печку.
– - Куда ты делся-то, оголец? -- спросила вернувшаяся в избу хозяйка.
– - Я здеся, -- отозвался с печки Тараска.
– - Ну ладно, не обожгись там.
– - Нету, -- сказал Тараска, чувствуя, как блаженная теплота выгоняет озноб из его костей, а в голове возникает картина ночного неба, что он видел сейчас. 'Отчего не спят звезды?' -- родилась у него мысль. А другая ответила: 'Они светят богу, а бог разбирает при свете их людские дела и судит их'. -- 'И меня будет судить? Только когда? Сейчас или завтра?' -- 'Завтра'. -- 'Ну ладно, пущай', -- спокойно подумал Тараска. Вытянулся и заснул уже в тепле.
VI
Пробуждаясь утром, Тараска услыхал, что за окнами шел какой-то разговор. Разговаривали крупно какие-то мужики. Мальчику стало любопытно, что это за мужики там разговаривают. Но вдруг в его памяти выплыло вчерашнее. 'А может быть, это был сон?' -- поспешил подумать мальчик, но память сказала, что не сон. Тогда Тараска понял, почему за окном идет мужичий разговор, и из него точно выдернули становую
