виде.
Вскипятился Леонтий.
– Как ты смеешь говорить так, дурак:? Я тебе знаешь что сделаю? Прогнать велю хозяину.
– Ну, ладно, завтра и скажете! А теперь садитесь-ка да поезжайте с богом, пока целы.
Взвизгнул Леонтий – не понравились ему слова сторожа. Размахнулся, да и бац его по лицу.
– Так ты драться? Ну, так вот же тебе!
И хватил сторож Леонтия по шее.
Услыхал Ленточкин, какая каша заварилась, подошел на помощь товарищу, и схватились они вдвоем со сторожем. Услыхал Крышкин, испугался: думал, пожар Выскочил он к воротам и узнал нареченного зятька своего.
– Что ты тут Леонтий Онисимыч, никак скандалы заводишь? Стыдно, брат! – сказал с упреком Крышкин.
– Ефим Григорьич … тестюшка нареченный… я … видишь ли … то есть … хотел … вот тут товарищ мой ну и хотел я познакомить … то есть товарища моего … с невестой-то моей. А он, скотина, не пускает.
– Не время, брат! – сказал Крышкин. Да и не в таком ты виде. А товарищ-то твой кто? Никак Ленточкин?
– Он самый … прошу любить да жаловать.
– Ну друг, не ждал я, чтобы ты с такими товарищами водился да в полночь честных людей тревожил, скандалы заводил. Спасибо, брат, что показал себя! Не то я про тебя думал; а ты – вот каков. Ладно, будем знать.
– Ефим Григорьич! А все-таки можно видеть-то ее … невесту мою? А? Пусти, мы только одну минуточку.
– Нет, брат, поезжай своей дорогой, а нас не тревожь. В таком виде да в полночь мы гостей не принимаем. Прощай.
И Крышкин отвернулся от Леонтия и хлопнул калиткой. Ушел и сторож.
– Вот те клюква! – сказал Леонтий и развел руками.
– Ну и черт с ним! – пробормотал JIенточкин.- Поедем, брат.
– Поедем.
Поджидал Онисим Ильич парня с нетерпением, расхаживал по горнице и посматривал в окна.
'Что это он запропастился? – раздумывал старик.ґ Уж давно бы пора приехать а его нет! Должно, у тестя задержали, а то, кажись и застрять-то больше негде … Уж не закрутил ли парень?'
Сжалось сердце у старика, и заныла душа. Шибче зашагал он по горнице, как пчелы зароились мысли в голове. Не найдет себе покоя Головачов – то по горнице пройдется, то на двор выйдет. Сердитый стал: увидал что-то на дворе, придрался к работнику, разругал его и опять ушел в дом.
Перед обедом по дороге из города показалась повозка.
Не утерпел Головачов – выбежал на крыльцо. Однако не Леонтий ехал, ехал Крышкин.
– Батюшка, Ефим Григорьич! Какими судьбами?
– Да дельце есть, Онисим Ильич, вот и приехал.
– Добро жаловать, добро жаловать – рад я тебе! Ну, войди в дом-то; я сейчас самоварчик велю схлопотать.
– Не трудись, Онисим Ильич! Я на минутку.
– Что так? Посиди. Аль торопишься куда?
– Торопиться-то не тороплюсь … Признаться, нарочно к тебе приехал … Поговорить надо.
– Изволь, друг! Готов тебя послушать завсегда.
Да видишь ли, Онисим Ильич! Дело-то не очень лад-но!
Встревожился Головачов, смотрит на Крышкина.
– Что такое? – говорит.
– Хотел я с тобою породниться, да видно… тово… не придется.
– Что так?
– Да то, что за такого молодца я свою дочку не отдам! Скандалист он и пьянчужка, с разной сволочью знается. А вчера ночью приехал ко мне пьяный с шалопаем Ленточкиным и ну ломиться в дом. Сторож не пускает, а они избили его: теперь к мировому хочет подавать.
Вытянулось лицо у Головачова, побледнел он весь; ни слова не сказал, только голову опустил.
– Не обессудь, почтенный – сказал Крышкин.- Не я виноват, сам видишь. Прощай пока, Онисим Ильич!
– Погоди маленько, Ефим Григорьич! Чайку вот попьем.
– Нет, Онисим Ильич, спасибо, много доволен, в другой коли раз!
Поднялся Крышкин с места и пошел к повозке. Головачов проводил его и вернулся в горницу. Стал ходить по комнате пасмурный, как ночь.
'Так и есть, – думает старик. – Опять на старую дорогу попал. А я все думаю, куда сынок-то мой запропал, а он вот что. Ну, погоди же ты, молодчик, доберусь я до тебя! Я те покажу, как скандальничать да хороших людей бесчестить!'
Рассердился Головачов совсем, велел лошадь запрягать. В город за сыном поехал.
Приехал он в город и остановился на постоялом, где всегда останавливался. Увидал на дворе лошадь свою, стал у дворника про Леонтия спрашивать.
– Сегодня не был, – говорит дворник. – Вчера катались они, так приехали поздно; лошадь поставили, сами ушли и до сих пор не бывали.
Пошел Головачов в лавку свою и расспросил приказчика. Рассказал приказчик, как вчера Леонтий выручку забрал, товару кой-какого взял; с тех пор не видал его приказчик.
Пошел Головачов сына по трактирам разыскивать. Ходил-ходил, нашел-таки: сидит в трактире с компанией за столом, винами разными наливаются. Как ястреб на курицу бросился Головачов на сына и вцепился ему В волосы. Завопил Леонтий.
– Тятенька… родимый …
– Ты опять пьянствовать, разбойник ты этакий! Скандальничать подлец, начал! Вот я тебе покажу, как добрых людей позорить! Вот тебе… вот … вот!
Принялся Головачов колотить сына и руками, и ногами по чем ни попало. Барахтался Леонтий, как у волка овца, а вырваться не мог.
– Тятенька, простите! – умолял Леонтий.- Ради Христа, простите! Больше не буду, ей-богу, не буду!
Нс слышит старик, озлился как зверь. Бил-бил, из сил выбился, бросил.
– Будь ты проклят, анафема, срамник поганый! Что ты наделал-то, пес окаянный? Зарезал меня, осрамил седую мою голову. С глаз моих уйди! Чтобы духу твоего в моем доме нс было. И не попадайся – убью; право слово, убью!
– Батюшка, виноват! Простите, последний раз, видит бог, последний раз! Ради Христа, батюшка! Закаюсь и не буду больше!
– Знать, ничего не хочу! Не сын ты мне больше! Слышь, чтоб не видал я тебя!
И обезумевший от гнева старик толкнул в грудь сына ногою и вышел вон. Повалился Леонтий на пол, плачет, ревмя ревет.
Подняли его товарищи, усадили, стали успокаивать, водой холодной напоили. Обошелся маленько парень и с горя потребовал еще вина.
Возвратился Головачов домой уже к вечеру и прошел прямо в свою каморку; к ужину не выходил и
