— Это не из-за работы, мадам Сейрон… Наоборот, работа меня успокаивает, отвлекает от грустных мыслей… Ах, у меня столько неприятностей!
— Не могу ли я вам помочь, милочка? — участливо спросила консьержка.
Неожиданно для себя Мари Паскаль начала всхлипывать. Потом заговорила сквозь слёзы:
— Ах, мадам Сейрон! Меня прямо с ума сводят все эти ужасы, эти таинственные происшествия… Будь проклят день, когда я увидела убийство бедной Сюзи! Будь проклят день, когда я познакомилась с королём! С тех пор произошло столько страшного и непонятного…
И уже в сотый раз она принялась рассказывать консьержке о драматических событиях, перевернувших всю её мирную жизнь. Она говорила о том, как началась их любовь с Фридрихом- Христианом, как внезапно и неожиданно переменился король, как полиция начала её допрашивать, преследовать, почти угрожать ей… Она чувствовала себя отвергнутой, одинокой, затравленной, она больше не могла переносить такую жизнь! Если бы она могла обратиться к человеку, которому полностью доверяет, о котором в своё время ей говорил Фридрих-Христиан, — к инспектору Жюву…
При этом имени консьержка вздрогнула. Зловещий огонь вспыхнул и тут же погас в глубине её зрачков. Слащавым тоном она проговорила:
— Что делать, милочка, в жизни всякое бывает!.. Но мысль ваша неплоха: надо всё честно рассказать этому полицейскому…
— Вы тоже так думаете? — обрадовалась Мари. — Но мне так страшно идти одной к этому строгому господину!
Консьержка помолчала, потом воскликнула, как будто её осенила счастливая идея:
— Мари Паскаль! Вы знаете, с какой симпатией я к вам отношусь… Я докажу вам мою симпатию, и это так же верно, как то, что меня зовут мадам Сейрон! У меня просто сердце обрывается, когда я вижу, как вы убиваетесь! Так вот… Дайте мне две минуты, — надеть шляпку и предупредить уборщицу, чтобы она подежурила за меня. Мы вместе с вами пойдём на квартиру к этому господину Жюву. Уж я-то знаю, как с ним нужно говорить!
29. КОМПРОМЕТИРУЮЩИЕ УЛИКИ
— А всё-таки приятно быть свободным и вот так, запросто, идти по улице!
Жером Фандор бодро шагал, вдыхая свежий воздух и посматривая по сторонам. После длительного пребывания в сыром подземелье, после мучительного ожидания смерти ему казалось, что он воскрес из мёртвых! Обычные вещи приобретали теперь для него особое значение. Сигара, которую он курил, имела особенно приятный вкус, женщины были особенно красивы, а дети — необычайно милы и веселы. Его не мучили ни голод, ни жажда, и это, пожалуй, было самое приятное!
Бодрое настроение Фандора определялось не только хорошим физическим самочувствием. Он предчувствовал близкую победу, которую они с Жювом одержат над своим заклятым врагом!
«Жюв не любит ничего объявлять заранее, — думал он про себя. — Но я-то его хорошо изучил! По его физиономии я вижу, что он напал на верный след! Теперь-то уж он будет действовать наверняка и не даст Фантомасу выкрутиться… Но для этого необходимо обложить бандита со всех сторон. Нам надо точно знать, кто является его пособниками».
Только одно облачко омрачало безоблачное настроение журналиста: мысль о том, что в числе пособников преступного чудовища могла оказаться и Мари Паскаль…
— Как жаль, что мы вынуждены взять её под подозрение! — ворчал он себе под нос. — Она производит такое милое, такое трогательное впечатление! Но я должен опираться не на чувства и впечатления, а исключительно на факты… Моя цель благородна. И всё-таки я чувствую себя в этой истории порядочной скотиной…
С бьющимся сердцем вошёл Фандор в подъезд дома на улице Монсо.
— Консьержка! — крикнул он.
Ответа не последовало. Ложа консьержки была пуста.
Фандор оглядел помещение, потом закрыл застеклённую дверь и вышел во двор.
— Консьержка! — снова позвал он.
— Вот она я! — услышал он за своей спиной и, обернувшись, увидел мадам Сейрон, выходящую из своей ложи.
— Гляди-ка! — воскликнул журналист. — А мне показалось, что вас нет…
— Да здесь я, здесь! — сказала толстуха. — Чего это вы раскричались?
Ах, если бы Фандор знал, кто стоит перед ним под видом толстой и вульгарной «мамаши Ситрон»!
— Так в чём же дело? Слушаю вас! — сказала мнимая консьержка.
«Всё в порядке, она меня не узнала! — подумал журналист. — И то сказать: она видела меня всего один раз, да и то мельком, — в новогоднюю ночь в обществе короля…» Ему и в голову не приходило, что мнимая консьержка знала гораздо больше, чем он мог предполагать!
— Я хотел бы видеть мадемуазель Мари Паскаль, — сказал он. — Ведь она здесь живёт?
— Да, но…
— Она дома?
— А вы по какому делу?
Фандор ответил наобум:
— Хочу сделать заказ.
— Тогда месье может передать его через меня.
— Нет, зачем же… Мадемуазель Паскаль дома?
— То-то и оно, что нет…
— И скоро она вернётся?
— Думаю, что нескоро…
— Ну, что делать… Зайду в другой раз.
— Постойте, месье… Не думаю, чтобы вам удалось её застать.
— Почему же?
— Да она, вроде, уехала… Вроде бы, в деревню…
— На несколько дней?
— Вроде бы, да…
Что всё это означало? От Фандора не укрылось, что консьержка отвечала неохотно и какими-то полунамёками. Вероятно, её удивляла настойчивость посетителя, и она не говорила всего, что знала. Поспешный отъезд Мари Паскаль напоминал бегство. Она исчезла, никого не предупредив, именно в тот момент, когда её показания были необходимы для завершения следствия!
Фандор решил действовать энергично.
— Зайдёмте к вам в ложу, мадам! — твёрдо заявил он. — Нам надо поговорить.
Войдя в ложу консьержки, он объявил без обиняков:
— Я из полиции!
— Я догадалась, — ответила мадам Сейрон.
— Меня прислал Жюв. Вы его знаете?
— Комиссар сыскной полиции? Слышала…
— Я должен от его имени встретиться с Мари Паскаль. Расскажите, как я могу её найти.
— Ох-ох! — заохала толстуха. — Ни минуты покоя! Вы меня доведёте до того, что у меня опять начнётся разлитие жёлчи… От этих ваших дел да расследований у меня всё нутро переворачивается! Ну как я могу вам сказать, где найти мамзель Паскаль? Откуда мне знать? Она мне не докладывает…
— Ну-ну, мадам Сейрон! Кое-что вы наверняка знаете! Когда она уехала?
— Зачем вы так говорите, милостивый государь? Клянусь памятью моей покойной матери, упокой Господь её душу, я здесь совершенно ни при чём! Я всегда выполняла свой долг, спросите, у кого хотите, меня тут все знают! Сорок семь лет живу на свете, и никто никогда не усомнился в моей
