предметы, стремясь навести ясность в мыслях и привязать их к простым и ясным вещам.
«Это рабочий кабинет комиссара полиции, — думал он, — но почему, чёрт возьми, они поместили меня сюда?» Он припомнил, сколь обходительно обращались с ним полицейские во время ареста, и вдруг догадка осенила его: «Меня принимают за какую-то высокопоставленную персону! Поскольку арестовали меня у любовницы короля Фридриха-Христиана, меня считают одним из его приближённых… И потому не решаются обращаться со мной, как с обычным убийцей… Правда, мне от этого не легче: всё равно надо мной тяготеет обвинение в убийстве, или, самое меньшее, — в соучастии… И я не могу привести никаких доказательств в своё оправдание… Одна надежда на короля. Мне кажется, если не ошибаюсь, что в последний момент он сказал мне, чтобы я не волновался… что он вызволит меня… или что-то в этом роде… Да, сказать-то легко, а вот как он поступит на деле?»
Но таков уж был склад ума Жерома Фандора, что, в какие бы трагические переделки он ни попадал, он всегда умел видеть и комическую сторону. Улыбнувшись, он проворчал себе под нос:
— Моя невиновность станет ясна как день, едва только найдут настоящего преступника… Вот только найдут ли его? Зато какой сенсационный репортаж сможет у меня получиться! А пока — наберёмся терпения и не будем совершать необдуманных поступков… Меня должны подвергнуть допросу, и по тому, какие вопросы мне станут задавать, я смогу составить представление о собственном положении… Не вечно же мне сидеть в кабинете комиссара полиции! Может быть, хозяину этого кабинета — как это ни невероятно — вдруг захочется поработать?.. Попробую всё же напомнить о своём существовании…
И, подойдя к двери, он крикнул:
— Эй! Есть здесь кто-нибудь?
Фандор понимал, что его вопрос звучит глупо: в отделении полиции всегда кто-нибудь да есть. Дверь тотчас же отворилась, и какой-то господин в чёрном костюме и белом галстуке вошёл в комнату. Он раздвинул гардины на окнах и повернулся к Фандору:
— Вы изволили проснуться… сударь?
Журналист обратил внимание и на почтительный тон вопроса, и на многозначительную паузу, которая предшествовала слову «сударь». Охваченный изумлением, он молчал некоторое время. Кто был этот вежливый господин? Сам комиссар или его секретарь?
— Да, изволил… — ответил он в тон своему собеседнику. — Ох, всё тело ломит…
Всё так же почтительно господин в чёрном проговорил:
— Я вас понимаю… Надеюсь, вы извините нас… К сожалению, меня не было в отделении, а простые полицейские… вы понимаете?.. Я лично хотел принести вам извинения…
«Ну и нравы царят в здешнем отделении полиции! — с изумлением подумал Фандор. — Какая великосветская любезность в обращении с преступниками! Правда, меня, вероятно, принимают за приближённого короля Фридриха-Христиана…» И, приняв вид непоколебимого достоинства, он заявил:
— Хорошо, я принимаю ваши извинения, господин… господин?
— Господин Перража, комиссар окружного отделения полиции! — поторопился подсказать его собеседник.
— Да, да… Прекрасно!
Фандор едва удержался, чтобы не добавить: «Очень рад познакомиться!» В данной ситуации это было бы уже слишком!
Между тем комиссар продолжал:
— Принимая во внимание некоторые обстоятельства… прискорбные обстоятельства… я счёл за благо… я отдал распоряжение… В общем, экипаж будет готов через несколько минут… Вы можете быть уверены в скромности моих подчинённых… Они ни о чём не подозревают…
— Прекрасно! Прекрасно! — повторял Фандор, стараясь не выдавать своего недоумения. Что за экипаж будет готов через несколько минут? Куда его собираются везти? Что означают слова: «Они ни о чём не подозревают»?
«Мне кажется, — подумал журналист, — что он призывает меня не разглашать случившееся… Что ж, это и в моих интересах! Если меня собираются освободить по ходатайству короля, то лучше мне держать язык за зубами и не объявлять, кто я такой на самом деле».
— Вы можете рассчитывать на меня, — сказал он вслух.
— Я уже распорядился, чтобы предупредили консьержку, — продолжал комиссар всё тем же почтительным тоном. — Она будет молчать… Впрочем, она вам очень предана… Главное, чтобы об этом не узнал ни один журналист… Я имею в виду события этой ночи…
Словоизлияния комиссара были прерваны появлением бригадира Масона, доложившего, что экипаж подан. Фандор встал и снова удивился, когда комиссар бросился подавать ему шубу.
— Вы желаете ехать в сопровождении или один? — спросил комиссар.
Фандор едва не расхохотался.
— Я поеду один, чего уж там! — ответил он небрежно.
«Должен ли я пожать ему руку? — подумал он про себя. — Пожалуй, нет: надо сохранять достоинство!»
Но комиссар, казалось, и не рассчитывал на такую сердечность. Он предупредительно распахнул перед Фандором дверь, пропустил его вперёд и последовал за ним к закрытому экипажу, ожидавшему у подъезда. Сидевший на козлах кучер привстал и приветствовал Фандора глубоким поклоном. Садясь в экипаж, журналист с неудовольствием заметил, что какой-то тип, одетый в пальто бутылочного цвета, — несомненно, переодетый агент полиции, — вскочил в фиакр, стоявший тут же, вплотную к экипажу.
«Ясное дело, — подумал Фандор, — фиакр поедет следом за мной… Значит, нечего и думать выскочить по дороге… Хотел бы я всё-таки знать, к какому чёрту на кулички они собираются меня везти!».
Действительно, когда экипаж тронулся, журналист мог убедиться, что фиакр с переодетым агентом едет следом. Удивительно было другое: не прошло и десяти минут — и они выехали на Елисейские Поля. Ещё немного, и, к невыразимому удивлению журналиста, он оказался перед входом в роскошный «Рояль- Палас». Швейцар, предупреждённый агентом в штатском, кинулся открывать дверцу экипажа, где находился Фандор, и торжественно повёл его через холл к лифту, причём, выстроившиеся в ряд лакеи и посыльные склонялись в почтительном поклоне.
«Уф, — с облегчением подумал Фандор, — не иначе как меня ведут на встречу с королём! Стало быть, он выполнил своё обещание и вызволил меня из этой неприятной истории!»
Лифт, в котором он находился, с лёгким щелчком остановился на уровне второго этажа. Лакей, уже поджидавший на площадке, провёл журналиста в роскошно обставленный салон и почтительно затворил за ним дверь. Оставшись один, Фандор, не торопясь осмотрел салон, видимо, служивший королю в качестве приёмной. Затем он положил свой цилиндр на стол и уселся в глубокое кресло. Прошло ещё несколько минут.
«Мой „августейший друг“ заставляет себя ждать, — подумал Фандор. — Но я не могу на него сердиться! Хоть он и подвёл меня под арест этой ночью, но не оставил в беде: сейчас половина двенадцатого утра — и я уже на свободе!.. Надеюсь, что он всё-таки не имеет отношения к убийству бедной Сюзи…»
Фандор ждал уже не менее двадцати минут и начал проявлять признаки нетерпения.
— Это хуже, чем у зубного врача, — ворчал он. — А ещё говорят, что точность — вежливость королей!
В комнате было жарко. Журналист снял шубу и бросил её на стул. В углу, на низеньком столике, он увидел кипу иллюстрированных журналов и взял один из них, чтобы почитать… Он был погружён в рассматривание сатирических рисунков, когда дверь отворилась и вошедший метрдотель торжественно протянул ему на серебряном подносе какую-то бумагу, оказавшуюся, при ближайшем рассмотрении, ресторанным меню.
«Кажется, мне предлагают заказать завтрак, — подумал Фандор. — Ну что ж, раз Фридрих-Христиан задерживается, воспользуемся его любезностью и подкрепим скудеющие силы!» И он указал наугад несколько блюд.
— Куда прикажете подать? — спросил метрдотель. — В будуар?
— В будуар… — ответил журналист, стараясь не выказывать своего удивления.
