странах около пятнадцати мегаполисов с населением от 20 миллионов человек. По мнению одного наблюдателя, 'распространяющиеся по телу человечества словно шершавые наросты, эти клетки с людьми, без всякого сомнения, представляют собой главный политический вызов нашему миру Как уберечь эти городские массы от вызванного безразличием гниения, как ограничить их склонность к беспорядку и анархии?'[80].
Мы не должны забывать, и это едва ли не важнее всего, о правоте Мальтуса в том, что экспоненциальный рост населения вполне может перекрыть увеличение производительности в сельском хозяйстве. А значит, решая уравнение, мы обязаны обращать внимание не только на предложение, но и на спрос. Нам требуется контроль не только над объемом продовольствия, но и над количеством детей.
Возможно ли это? Как это ни удивительно, ответ будет положительным. Удивительно потому, что долгое время демографы сомневались в способности стран, глубже других пораженных 'болезнью' перенаселения, преодолевать барьеры в виде крестьянского невежества, организованной религиозной оппозиции и политической апатии. Сегодня у нас есть повод смотреть вперед с надеждой. За последние годы такие разные страны, как Мексика и Китай, сменили безразличие или открытую ненависть к мерам по регулированию рождаемости на восторженное отношение. Даже Индия, вечно приводившая в отчаяние специалистов по демографии, начала принимать решительные, а порой и безжалостные меры по регулированию деторождения.
Эти усилия уже оправдывают себя[81]. Несмотря на всеобщее уныние, в годы с 1970-го по 1975-й рост населения планеты замедлился впервые за всю нашу историю. Конечно, говорить об остановке роста населения пока рано; эксперты ООН предполагают, что сегодняшнее пятимиллиардное население Земли прекратит расти лишь по достижении отметки в 9-10 миллиардов. Но, по крайней мере, наше долгое ожидание не оказалось напрасным: темпы роста
Прогнозы относительно беднейших стран мира, чаще других сталкивающихся с дефицитом продовольствия, не дают повода для радости. Показатели рождаемости снижаются и там, но очень медленно по сравнению с западными странами. Призрак мальтузианства будет бродить по этой части света еще долгое время.
Интересно, что сам Мальтус нацеливал свои выпады вовсе не на те континенты, где проблема проявила себя в наиболее тяжелой форме. Он был озабочен положением в Англии и западном мире, но никак не в южных и восточных землях. К счастью, волнения Мальтуса оказались напрасными. В 1860 году около 60% супружеских пар в Великобритании имели как минимум четырех детей. К 1925 году доля таких семей сократилась втрое. Напротив, за этот же период количество семей с одним или двумя детьми выросло с 10% до более чем половины от общего числа.
Что избавило Запад от обещанных Мальтусом бесконечных удвоений? Очевидно, главную роль сыграл контроль за рождаемостью. Забавно, но изначально совокупность подобных мер, против которых Мальтус открыто выступал, называли неомальтузианством. Стоит отметить, что на практике высшие слои общества осуществляли регулирование рождаемости на протяжении всей истории, и это одна из причин, по которой богатые становились все обеспеченнее, в то время как положение бедняков все ухудшалось. Как только жители Англии и Уэльса начали ощущать на себе наступление новой эры благополучия для многих, бедные слои населения стали не только лучше есть и одеваться, но и переняли у богачей привычку к ограничению своего потомства.
Не менее важной силой, предопределившей крах предсказаний Мальтуса, была охватившая западные страны массовая урбанизация. Если на ферме дети были активами, то при переезде в город они превращались в обязательства. Так чисто экономические соображения помножились на лучшую информированность о методах контроля за рождаемостью и спасли нас от ужасных последствий демографического взрыва.
Итак, худшие опасения священника относительно Англии не оправдались, и безжалостная логика его вычислений оказалась применима лишь к недостаточно богатым и обойденным прогрессом частям света. Надо ли говорить, что во времена Мальтуса такое развитие событий не выглядело сколько-нибудь вероятным? В 1801 году, на фоне дурных предчувствий и слухов о том, что это лишь прелюдия к военной диктатуре, состоялась первая перепись населения Британии. Государственный служащий и любитель статистики Джон Рикман установил: население Англии выросло на четверть только за три последних десятилетия. И хотя до удвоения было далеко, никто не сомневался, что лишь болезни и нищета беднейших слоев предотвращали лавинообразный рост населения. Более того, никто не думал, что рождаемость пойдет на убыль; скорее всем казалось, что Британия обречена утопать в нищете, вызванной борьбой разрастающейся человеческой массы за вечно недостаточные продовольственные запасы. Отныне бедность не считалась случайностью, результатом людского безразличия или Божьей карой. Возникало ощущение, будто человечество обречено на постоянные страдания, а скупость природы заранее превращала в фарс любые наши попытки улучшить свою долю.
Причин радоваться не было. Ранее считавший, что рост населения 'по важности затмевает все политические проблемы' Пейли встал под знамена Мальтуса[82]; желавший обогатить свою страну новыми детьми Питт под влиянием идей пастора отозвал закон о повышении помощи бедным. Колридж в общих чертах нарисовал довольно скорбную картину: 'Вы только посмотрите на нашу могущественную нацию - ее правители и мудрецы прислушиваются к Пейли и Мальтусу! Это ужасно, немыслимо'[83].
Если находились люди, которых не повергали в уныние идеи Мальтуса, им было достаточно обратиться к произведениям Давида Рикардо.
На первый взгляд, и тем более на фоне убогого мира Мальтуса, мир Рикардо не казался столь уж зловещим. Вселенная Давида Рикардо подробно описана на страницах вышедшей в 1817 году книги 'Начала политической экономии и налогового обложения'. Она была сухой, строгой и сжатой - одним словом, ничем не напоминала брызжущие энергией рассуждения Адама Смита. Здесь царили правила и абстракции, и обнажавший их интеллект обходил стороной повседневное течение жизни. Рикардо интересовали куда более постоянные вещи. И построенная им система своей простотой, скромностью и архитектурной точностью походила на конструкцию Евклида, но с одним важным отличием. Геометрические построения не касались человеческих жизней, в то время как система Рикардо была поистине
Чтобы как следует вникнуть в суть трагедии, нам следует сделать небольшую паузу и огласить список главных действующих в ней лиц. Мы уже отмечали, что их не следует воспринимать как людей, ведь они лишь прототипы. Следовательно, в привычном смысле этого слова эти прототипы не
Кого же мы встречаем? Первыми на сцене появляются рабочие - неотличимые друг от друга сгустки экономической энергии. С людьми их роднит лишь неизлечимая привычка к тому, что обозначается эвфемизмом 'домашние удовольствия'. Именно неискоренимая склонность к этим удовольствиям приводит к тому, что каждое увеличение оплаты труда очень скоро сводится на нет ростом населения. Если использовать образ Александра Бэринга, они получают свою корку хлеба и так спасаются от голодной смерти. Но в долгосрочном периоде собственная слабость обрекает их на жизнь на грани этой самой голодной смерти. Как и Мальтус, спасение рабочих масс Рикардо видел лишь в 'добровольном ограничении'. Желая рабочим только самого лучшего, он тем не менее не верил в их способность сдерживать себя.
Затем мы знакомимся с капиталистами. Они не имеют ничего общего с обитавшими в мире Адама Смита лукавыми купцами. Сливающиеся в серую массу, они существуют лишь затем, чтобы накапливать
