понял: Хестер рассказал о нем все. Беспокоили раны и ушибы, полученные во вчерашней драке. Однако больше всего его волновало, что он не сможет поговорить с Брендой. Вчера в казино, перед тем как потерять сознание, он увидел Бренду, но только мельком. Потом, когда его перевезли в барак, к нему приставили военного полицейского и запретили выходить.
— Значит, это была шутка, — повторил майор. — Хороша шутка!
Горрелл считал, что в любой шутке есть доля правды, той правды, которую прячут от окружающих. В шутке Лесли, например, проявился его вероломный характер. Кто–то окрестил его коммунистом, и не столь важно, где это произошло: во Франции или где–то еще, однако этого оказалось достаточно, чтобы майор Горрелл принял твердое решение искоренить зло на базе. Не хватало еще, чтобы в его эскадрилье находился красный! Такого майор допустить не мог. Он с самого начала подозревал капитана в нелояльности, а сейчас располагал доказательствами этой нелояльности. Все это значительно облегчало его задачу — избавиться от неугодного, тем более что сам Лесли ничего не отрицал.
— Когда вы достигли материка, то, кажется, выпили виски? — спросил Алберти капитана.
— Ну, это–то понятно, — тихо заметил Рид.
— У нас был целый ящик виски, и я все время пил, — съязвил капитан.
Полковник, словно желая предупредить капитана, хлопнул ладонью по столу.
— Как видите, нам все о вас известно, — заявил Горрелл. — Известно, что, ступив на русскую землю, вы изволили шутить по поводу политических целей Америки, не так ли?
— Я вас не понимаю…
— Вы же болтали что–то по поводу белого флага? Болтали и о том, что ступили на русскую землю не как завоеватели, а как освободители, о том, что постараетесь сагитировать местных тюленей выступить против краевых… Болтали или нет?
— Если я и говорил что–то в этом роде, то только для того, чтобы вселить хоть немного мужества в Хестера. Этот парень оказался слишком трусливым, а уж когда мы достигли суши…
— Скажите, а вы не думали о встрече с русскими?
— Это казалось мне маловероятным.
— Маловероятным?! Капитан, вчера вы говорили, что высадились на побережье затем, чтобы определить свое местонахождение. Вы наткнулись на скалу с обломками судна, и Хестер заверил вас, что это остров Жаннетты. А что сделали вы? Вы двинулись дальше. Как вы объясните свои действия?
— Я не поверил штабс–сержанту, хотел сам проверить… Хестер заблуждался, в чем мы и убедились, когда встретились с русскими.
— Хотел сам убедиться? — повысил голос Горрелл. — Вы хотели перейти к русским! Вспомните–ка, что произошло возле метеостанции?
— Хестер обнаружил там лодку и наотрез отказался идти дальше…
— Он отказался подчиняться вашему приказу, — рявкнул Горрелл, — потому что вы требовали от него предать родину! Вы стремились поскорее попасть к красным, а не вернуться на свой самолет, где остался ваш больной товарищ. Вы уверяли нас, капитан, что хотели его спасти, а на самом деле вам не терпелось сдаться нашим врагам.
Лесли молча смотрел, как беснуется майор, и чувствовал себя абсолютно беззащитным. Какими бы бессмысленными ни казались его обвинения, опровергнуть их было нелегко, а заявление майора, будто Лесли хотел сдаться русским, наводило на капитана ужас. Его намерения доставить, несмотря ни на что, результаты замеров на базу, спасти при помощи русских Боба Харриса и собственный самолет, по мнению майора Горрелла и всех этих людей, свидетельствовали о наличии измены.
— Вы уже не видели в русских врагов, — безапелляционно заявил майор Алберти. — Вы видели в них союзников по борьбе со стихией, не так ли?
— Окажись вы на моем месте, вы, вероятно, думали бы точно так же, — ответил Лесли.
— Полагаю, сэр, на этом можно закончить, — сказал Горрелл, обращаясь к полковнику.
Рид вынул изо рта трубку и положил ее на стол перед собой. Она так и осталась нераскуренной. Полковник подвигал челюстью, но так и не произнес ни слова. Он откинулся на спинку стула — она жалобно заскрипела. Рядом татакал телетайп, за дверью откашливался полицейский.
Лесли поочередно всматривался в лица допрашивавших его людей. Они были строги и неподвижны, жили только их руки. Алберти барабанил по столу: он действительно не мог представить, что происходит с человеком, оказавшимся в арктическом плену, и потому ненавидел капитана еще сильнее. Широкоплечий майор Горрэлл, сидя на вращающемся стуле, то сжимал, то разжимал кулаки, будто готовился схватить за горло невидимого врага, и хотя ему самому не раз приходилось сидеть во льдах, Лесли не мог рассчитывать на понимание с его стороны.
Руки полковника, казалось, оставались неподвижными, но когда капитан присмотрелся повнимательнее, то увидел, что они едва заметно дрожали. Одной рукой он прикрывал другую так, чтобы дрожь эта не бросалась в глаза.
Лесли думал, что полковник наверняка все знает о нем и Бренде, ведь об этом на базе говорили немало. Вряд ли Рид собирался ему мстить, он всего–навсего отказался его защищать. Именно поэтому и промолчал. Возможно, он опасался, как бы его не обвинили в пристрастном ведении допроса, ведь в штабе у него имелись враги, которые были бы рады его отставке. Интересно, что бы сказал полковник Рид, если бы Лесли попросил у него руки Бренды?
Лесли почувствовал, что ему трудно дышать. Стоило внимательно вглядеться в выражения лиц допрашивавших его офицеров, как мужество покинуло его. Это были не лица, а какие–то ужасные маски. И у него не было шансов добиться хоть какого–то понимания: все они были настроены против него. В эту секунду Лесли наконец понял, что на сей раз они не ограничатся дисциплинарным взысканием, как то случилось во Франции, а постараются испортить ему карьеру, да и всю жизнь. Поняв это, он почувствовал, как что–то давит его. Это конец. Теперь не видать ему Бренды, как своих ушей. Более того, он уже никогда не сможет летать. Они не позволят ему подняться в воздух, потому что не доверяют ему, считают его предателем.
Капитан чувствовал, как стынет в жилах кровь, как холодеют руки. Он, Джим Лесли, изменник? Какая глупость! Он честно служил родине, отдавая этому все свои силы. А если они требуют большего, тогда пусть создадут начиненных электронными мозгами роботов, которые будут безропотно выполнять их бесчеловечные приказы. С каким удовольствием он бы посмеялся над ними, но они все равно останутся глухи, охваченные ненавистью, к которой приучила их пропаганда, созданная в основном ими же самими.
В эту минуту Лесли показалось, что он превозмог себя и словно прозрел. На лице у него появилась холодная улыбка. Она предназначалась тем, кто его допрашивал. И поскольку они ошиблись в нем, то они совершат и другие ошибки. Они вынесли ему приговор, он же отмел все их обвинения как бездоказательные. И пусть они представляют сейчас вооруженные силы и даже само государство. Их руководящим принципом, несомненно, была верность государству. Но что это за государство, которое воспитывает их и им подобных? Какие цели оно преследует? Какие злоупотребления допустит впредь? Ради кого, спрашивается, погиб во льдах Боб Харрис? Неужели ради Америки? Или ради тех миллионов американцев, которые больше всего на свете боятся атомной войны? Или, быть может, ради горстки военных боссов, ради фанатиков–политиканов, у которых нет ни сердца, ни здравого смысла?
Лесли крепко стиснул зубы, не находя ответа на эти вопросы. Он не имел ни малейшего представления о целях этой горстки, действовавшей в интересах правительства, однако чувствовал, что разрыв неизбежен. В течение долгих лет он беспрекословно выполнял приказы, поступавшие от генералов и политиков, был послушным орудием в их руках… Они установили за ним наблюдение, поручив Хестеру запоминать каждое неосторожно оброненное им слово. Этого он им никогда не простит. Он не будет больше повиноваться им. Как только его освободят и демобилизуют, он раз и навсегда распрощается с ними. А что будет потом, этого он не знает.
Полковник Рид заметил, что Лесли сильно побледнел и даже немного пошатывается.
— Ему нужен глоток воды, — прошептал полковник, обращаясь к Горреллу, — иначе он упадет.
Майор встал и, обойдя вокруг стола, вложил в руку капитана стакан содовой. Лесли некоторое время молча смотрел на стакан, а затем бросил его на пол. Ударившись о бетон, стакан разлетелся на сотни осколков.
