Когда мы выехали на шоссе, в машине Элен испортилось освещение. Она остановилась и попросила разрешения ехать следом за мной, чтобы ориентироваться по фарам моей машины. Мои подозрения усиливались с каждой минутой. Я даже предложил ей пересесть в мой джип, сказав, что «моррис» можно забрать завтра. Но Элен наотрез отказалась, заявив, что внесла за машину приличный залог, который намерена получить рано утром, поскольку завтра уже покидает Кипр. К тому же «моррис» могут украсть.
Растерянный, сгорая от желания как можно скорее добраться до Никосии, я был вынужден согласиться. Я старался не упускать машину Элен из виду, то и дело смотрел в зеркало заднего обзора, включив прожектор и повернув его назад. Только позднее я понял, что тем самым я дал знать о своих подозрениях Элен и это не могло не нервировать ее.
И вдруг я сообразил, что шум мотора за моей спиной стих. Я взглянул в зеркало, включил прожектор, но его луч высветил лишь пустоту. Машина Элен исчезла. Сердце мое сжалось от страшного предчувствия…
Я развернулся и на большой скорости помчался в обратном направлении. Через несколько минут подъехал к месту, где начиналась проселочная дорога. К югу в горы вела узкая каменистая тропа.
Проехав километра три, я наткнулся на «моррис». Он, наверное, не смог осилить подъем, и Элен развернула его поперек дороги, чтобы я не преследовал ее дальше.
Ругаясь на чем свет стоит, я выпрыгнул из машины. Вокруг — кромешная темнота, ни звука, никаких следов Элен. Я бросился вверх по тропе. Уже через несколько минут пот градом лил с меня, и я, тяжело дыша, перешел на шаг. Если эта девчонка так же хорошо бегала, как плавала, то у меня не было никаких шансов.
Я еще раз прислушался. По–прежнему ни звука. Надо было возвращаться: нельзя оставлять джип без присмотра, поскольку я находился на границе партизанского края. Итак, все кончено. А может, это и к лучшему…
В тот момент я вдруг понял, что никогда больше не увижу Элен, никогда не услышу ее голоса, никогда не прикоснусь к ее губам…
* * *
Прибыв в Никосию, я тотчас доложил о случившемся в контрразведку. В отель со мной прибыли двое ее сотрудников. С одним из них мы ворвались в номер Элен, другой в это время сторожил Уолпола.
В комнате Элен мы нашли телеграмму из редакции, которая почему–то пришла не из Сан–Антонио, штат Техас, а из Порт–Саида. Обнаружили мы и билет на самолет авиакомпании «Алиталия», которым она должна была лететь во вторник в Каир. Хотя мы и предполагали, что теперь она вряд ли воспользуется этим рейсом, но на всякий случай уведомили полицию гражданского аэропорта в Никосии.
Арест Уолпола протекал довольно драматично.
— Вы еще пожалеете об этом, — недовольно пробурчал археолог, когда мы нарушили его предутренний сон.
Пыхтя от негодования, он оделся, а затем неожиданно для нас схватил с тумбочки лезвие бритвы и зачем–то разрезал подкладку своего пиджака. Мой спутник сразу же отобрал у него бритву, чтобы тот, не дай бог, не покончил жизнь самоубийством.
— Мистер Уолпол, я — сотрудник английской контрразведки, — заявил я и, дотронувшись до его плеча рукой, показал ему свое удостоверение.
Однако Уолпол, нисколько не смущаясь, достал из разрезанной подкладки удостоверение, отпечатанное на шелке, и хладнокровно заявил:
— А я, мистер Андерсон, служу в американской контрразведке.
— Разница между нами состоит в том, — раздраженно возразил я, проверив его удостоверение, — что мы находимся на территории ее величества, а не на американской земле, мистер Уолпол. На этом–то вы и погорели.
— Полагаю, что этот случай будет стоить вам карьеры, коллега. Вы вели себя чрезвычайно глупо, уж разрешите мне сказать вам об этом как старшему по возрасту. Вы до самого последнего момента с ума сходили по этой бабе…
— Уолпол! — в бешенстве прервал его я. — Если уж вы решились упомянуть здесь имя мисс Ругон, то я должен признаться, что читал ваш дневник. И, судя по записям, вы сами были без ума от нее.
— Ну что ж, я был не одинок. А вы даже спали с ней. Да–да… Думаю, ваше начальство в восторг от этого не придет.
— Хватит болтать!
— Молчу, молчу, молодой человек. Все, о чем я здесь говорю, может быть использовано против меня, не так ли? Вы хотите напомнить мне о том, что с коллегами надо вести себя корректно.
Он покорно протянул руки, и на них надели наручники.
* * *
Что касается моей дальнейшей карьеры, то все вышло именно так, как предсказывал Уолпол. Меня посадили под домашний арест, не разрешив покидать здание штаб–квартиры военно–воздушных сил на Ближнем Востоке. Я должен был нести внутреннюю службу. Меня, наверное, посадили бы в тюрьму, если бы не завал в работе. Шел октябрь, приближалось вторжение в Египет, поэтому остро ощущалась нехватка специалистов.
Иногда меня допрашивали по делу Уолпола, не посвящая в подробности. Наконец через три недели, в среду, 24 октября, меня вызвали к подполковнику.
Дверь в соседнюю комнату была закрыта неплотно, и до меня донесся обрывок такого разговора:
— Господа, только что получено сообщение из Тель–Авива: Израиль готов.
— Советы все–таки успели создать воздушный мост. Маршрут Азербайджан — Дамаск составляет восемьсот миль, а маршрут Дамаск — Каир всего четыреста. Для реактивных самолетов — это сущий пустяк.
— Полковник, получена информация из Будапешта: там начались волнения…
Тут подполковник подошел к двери и закрыл ее поплотнее.
— Лейтенант, сегодня мне бы хотелось подвести черту под делом Уолпола, — заговорил он. — С одинаковым успехом можно сказать, под делом Андерсона. Вам, видимо, будет интересно узнать, что Уолпол довольно быстро разгадал вас. Во всяком случае, быстрее, чем так называемую мисс Ругон, в то время как вы не смогли разгадать их игру.
Он брезгливо поморщился, глядя вверх и наискось, где вентилятор резал табачный дым, поднимавшийся ввысь, на порции.
— Уолпол работал на американскую секретную службу под крышей посольства США в Анкаре, — продолжал он. — Ему было поручено осуществлять контроль за англофранцузскими приготовлениями на Кипре. Оба турка были его телохранителями. Прикрытием для него служила археология, в которой он великолепно разбирается, так как древняя история — это его хобби. Уолпол следил за аэродромом Акротири, а результаты своих наблюдений прятал в тайнике, который сначала находился в самом раскопе, за обшивкой стены, а позднее, когда киприоты засыпали раскоп разным хламом, перенес его под знакомый вам камень. Донесения из этого «почтового ящика» обычно забирал какой–то грек, служащий американского консульства в Никосии. К сожалению, его вы так и не поймали. Затем информация с дипломатической почтой переправлялась в Анкару. Иногда она поступала даже через штаб–квартиру НАТО в северо–восточном Средиземноморье.
После рассказа Тинуэлла я невольно вспомнил, в какую ярость впал Уолпол при виде изуродованного раскопа, и мне сразу же стало ясно, как я ошибся, посчитав неподдельным его негодование, в то время как оно было вызвано потерей тайника, который нужно было устраивать заново.
— Правда, иногда почту из тайника вынимал не грек, а очаровательная мадемуазель, с которой я имел удовольствие видеть вас однажды. Она египтянка, но отец у нее француз. Она действительно журналистка, однако статьи ее оплачивала не «Сан–Антонио геральд», а египетская разведка. Можете себе представить, какие последствия имели для нас ее шпионские действия. А какие сюрпризы нас еще ждут, известно лишь одному господу богу.
Не глядя на меня, Тинуэлл полистал какие–то документы. При этом на лице у него не раз появлялась кислая мина, словно это дело давно ему осточертело.
