брата. Но его твердость подчиняла старшего. Черные глаза таили иронию на пылкие слова брата, а наедине дед и внук могли не проронить ни слова, и диалог молчания делал их друзьями.
Иехойахим отпустил покупателя. От деда пахло травами и цветами.
– Пошли собираться! – сказал он.
Дети побежали во двор. Из дома выглянула Ханна. Мальчики бросились к ней. От бабушки пахло ржаными лепешками и козьим молоком. К сорока пяти от тяжелой работы фигура ее напоминала колоду для колки дров. Но из-под платка, обвязанного плетеным пояском, вились густые черные волосы. Загорелое лицо в мелких морщинах хранило скромную красоту, унаследованную обеими дочерьми. Ее зрение ослабело за прялкой, но это не мешало Ханне: утварь в доме была на местах, и она могла найти вещи на ощупь. Иехойахим поил жену отваром из сухого аира и делал ей горячие и холодные примочки на глаза. За большой рост она шутливо называла Иехойахима Великий.
Бывало, вечерами они с внуками слушали рассказы гончара о городах и башнях, возведенных кичливым царем во славу семьи и друзей. Агриппион,
