том числе и о коллегах по посольству (на этом проверяли его искренность, ибо КГБ досье имел на всех).
Появились мелкие подарки, потом более крупные, затем денежная помощь. Жизнь продолжалась и была по-прежнему прекрасной. Зигмунд оказался прав, да и личная жизнь, хотя и претерпела изменения («голубые», участвовавшие в оргиях, были отведены с поля боя, Вассалла замкнули на двух преданных агентах), шла в привычной колее.
От характеристик на коллег перешли к пересказу некоторых документов, потом как-то само собой у друзей из КГБ появилась потребность взглянуть своими глазами на секретные материалы. Дальше пошла техническая, чисто профессиональная отработка связи, дело приобрело завершённость, агенту пытались прививать навыки конспирации и позаботились об условиях связи в Лондоне, куда вскоре предстояло возвращаться.
Как же Вассаллу удавалось встречаться на стороне, не вызывая подозрений?
Парламентская комиссия исследовала не только характеристики капитана Беннета, но и опросила 142 свидетеля. Особенное внимание привлёк корреспондент, живший в одном доме с Вассаллом и утверждавший в газете «Пипл», что вся колония и посол прекрасно знали о гомосексуализме Вассалла, да и он сам этого не скрывал, регулярно мазал лицо кремом, стараясь уберечь кожу от морщин, словно стареющая женщина, и ходил по Москве «выряженный, как кукла». И вообще все в колонии за глаза звали Вассалла не иначе как «тётушка»!
Комиссия, исследовав эти утверждения, нашла их преувеличенными. К тому же капитан Беннет, подметивший «женственность» своего подчинённого, в ноябре 1955 года уже писал в характеристике: «После плохого начала Вассалл вырос в первоклассного работника, который, несмотря на некоторые сбои, трудится много и эффективно. Я был бы рад иметь его своим секретарём почти в любой стране… Приятный молодой человек с прекрасным внешним видом и манерами. Не подвержен хвастовству. Всегда готов помочь. Явное положительное приобретение для посольства».
Впоследствии Беннет, оправдываясь, утверждал, что упомянул о возможном гомосексуализме Вассалла своему преемнику капитану Ноти. Однако последний никак не мог припомнить этой беседы и, поднапрягшись, лишь сказал, что, кажется, фигурировала фраза «женственный человечек». Ноти вообще считал, что если даже Вассалл и гомосексуалист, то он прекрасно отдавал себе отчёт, что его слабости могут быть использованы русскими.
Но до некоторых промашек службы безопасности комиссия всё же докопалась. Вместе с Вассаллом работала машинистка военного атташе мисс Винн, которая общалась с Зигмундом и не раз докладывала начальству, что тот явно пытается её изучать. Был обнаружен её рапорт, в котором сообщалось: Зигмунд намекнул ей о том, что его контролируют русские. Известный трюк, санкционированный КГБ, дабы войти в доверие к англичанам. Наблюдательная машинистка отметила в рапорте нескольких сотрудников посольства, которых, по её мнению, разрабатывает Зигмунд, в их числе был и Джон Вассалл. Но бумаге не придали особого значения, она так и осела в архивах.
Передачу документов КГБ Вассалл начал в сентябре 1955 года, встречи проходили на конспиративной квартире, где документы фотографировались и тут же ему возвращались — утром он приносил их обратно в посольство. Советовали не выносить документы в портфеле или атташе-кейсе, а запрятывать их в газеты и журналы, приучали к аккуратности в работе, растили из него ценного агента и добились успеха.
Вассалл постепенно входил во вкус новой работы. Но его командировка подходила к концу, и летом 1956 года, получив от КГБ детальные инструкции по организации работы в Лондоне, он отбыл на родину, где его зачислили в разведывательное управление Адмиралтейства — место весьма горячее с точки зрения секретов. Интересно, что по правилам он вновь подвергся проверке — и снова никакого компромата служба безопасности на него не получила. При поступлении на новую работу претендент также называл фамилии двух поручителей, которые хорошо знают его личную жизнь. Кадровики были несколько удивлены, когда Вассалл сделал своими поручителями двух пожилых дам, которые знали его отца, но объяснили это тем, что за время командировки он растерял своих друзей-мужчин, которые могли бы дать ему должную характеристику (они были «голубыми»).
Далее наступил самый эффективный период работы Вассалла как советского агента, он продолжался с лета 1956 до осени 1962 года, когда произошёл арест. Работа шла как по маслу, отличалась высокой отлаженностью, секретных документов через Вассалла проходило великое множество, и его нацелили на определённую тематику. В 1957 году по указанию своего куратора из лондонской резидентуры Вассалл приобрёл первоклассную фотокамеру «Экзакта» и мини-фотокамеру «Минокс», что позволяло ему фотографировать документы, принося их домой, и накапливать плёнки к моменту встречи с советским разведчиком.
С 1957 по 1959 год Вассалл работал у парламентского секретаря Адмиралтейства Томаса Гэлбрейта — так называется гражданское лицо, член парламента, отвечающий за дела Адмиралтейства в чисто политическом плане.
После ареста Вассалла Томас Гэлбрейт, занимавший в то время пост заместителя министра по делам Шотландии, тут же подал в отставку. Зловредная пресса безжалостно перемывала Гэлбрейту косточки и прозрачно намекала на то, что его отношения с Вассаллом носили необычный характер, о чём свидетельствовал обмен письмами между ними, в которых явно была нарушена дистанция между начальником и подчинённым. О «голубизне» отношений прямо не писали, боясь закона о клевете.
Однако хорошо смазанный механизм взаимодействия Вассалла с советской разведкой один раз пришлось приостановить почти на целый год. В начале 1961 года в Англии произошёл крупнейший провал советской разведки, имевшей и других агентов в Адмиралтействе: были арестованы сотрудники военно- морской базы в Портленде Хафтон и Джи, а также державший их на связи советский разведчик-нелегал, выступавший как канадский бизнесмен Гордон Лонсдейл (он же Конон Молодый), и замкнутая на него чета Крогеров, выполнявших функции радистов.
Провал произошёл из-за перехода на Запад сотрудника польской разведки, который знал, что Хафтона вербовали в Варшаве, где тот работал в английском посольстве. На допросах Хафтон раскололся, англичанам в результате удалось выйти на Лонсдейла, очень квалифицированно организовать за ним слежку и довести до квартиры Крогеров, где были захвачены радио- и прочая аппаратура. Эти аресты произвели шок в Адмиралтействе, и кураторы Вассалла, опасаясь, что служба безопасности начнёт проверять всех сотрудников, законсервировали работу со своим агентом и сняли табу лишь в начале 1962 года.
Как же всё-таки английская контрразведка засекла Вассалла? Англичане сообщили официально, что впервые подозрения в отношении клерка Адмиралтейства появились в апреле 1962 года, с этого момента якобы контрразведка и взяла его в активную разработку.
Об остальном можно лишь догадываться, скорее всего, сведения о Вассалле получил кто-нибудь из английских агентов, внедрённых в КГБ, или же Вассалла вычислили через агентов в тех ведомствах, где КГБ реализовывал полученные от него документы. Во всяком случае, среди коллег Вассалл особых эмоций не возбуждал, все считали, что он происходит из хорошей семьи и имеет капитал от родителей. Знали, что он ведёт светскую жизнь, бывает в ресторанах, ходит в театры и на концерты, выезжает к друзьям на уик- энды, иногда отдыхает за границей. Как-то он обмолвился о своей поездке в гости к «пожилым дамам», и сослуживцы шутили, что он хочет вступить в брак по расчёту с одной из состоятельных леди. Обращали внимание на добротные, тщательно подобранные костюмы и галстуки Вассалла, купленные в дорогих магазинах. Некоторые коллеги были у него на квартире в роскошном доме на Дофин-сквер в модном районе Лондона. Однако никаких подозрений это не вызывало — все исходили из того, что у него есть наследственный капитал.
На допросах и на суде Вассалл ничего не утаивал, но получил более двадцати лет тюрьмы — британское законодательство не отличается особой либеральностью.
В тюрьме Вассалл время зря не терял и написал книгу мемуаров, не скрывая, что он гомосексуалист, наоборот, защищая права сексуальных меньшинств. Самое парадоксальное, что он винил во всех своих бедах чопорных и холодных английских дипломатов, изгнавших его из своей среды, и с большим теплом вспоминал «голубых», не совсем «голубых» и совсем не «голубых» друзей в Москве, которые помогли ему скрасить одиночество. Жаль, что его комплименты не услышали московские геи, так и не узнавшие толком, с кем они работали.
