Стихотворения и поэмы

Молчанью, цвету, высоте горы.
И входим мы, принявши путь на веру,
В легенду и стихаем до поры.

И вот оно глазам явилось сразу
И холодом дохнуло на плато,
Величие немыслимое то,
Гигантская махина диабаза.

В зубцах, в резцах, в граненой их игре,
В тиаре варварской сверкает круча
И дышит тьмой. Высоко на горе,
Как белая овца, пасется туча.

Сплетаются студеные ветра
В ее порывистой, вихрастой ткани.
За взгорьем, в этой прорве великаньей,
Как голый конус, высится гора.

В ее массиве, словно в урне черной,
Дымится прах прадедовский, глухой.
Дворцы и церкви, ставшие трухой,
Вал крепостной, когда-то необорный.

Еще кружит слепой окружный град,
С уступа на уступ вползают башни…
Между развалин яростью тогдашней
Глазницы амбразур еще горят.

Еще вверху круглятся своды храма,
Вчеканенные в камень стен кресты.
Врата, зияющие черной ямой,
Отверсты в ширь ветров и пустоты.

Как шкура тигра в ржаво-бурой шерсти,
Величественный, грустный и немой,
Рыжеет город на скалистой персти,
И темный шлем горы увит чалмой.

Как в смерть — в глухие трещины и шрамы,
В следы рубцов на черепной кости,
В крошащиеся сводчатые храмы,—
Живые, мы глядимся на пути.

И этот путь отвесной крутоверти
Ведет по миру, меж долин и гор.
И горе, кто надолго в знаки смерти
Свой неподвижный погружает взор.

Прославим же тревогу огневую
Людей, чья жизнь поистине жива,
Тех, кто несет, трудясь и торжествуя,
Не смерти, а бессмертия слова.

Я отворачиваюсь. Там, в горах,
Сверкает гравий льющейся дороги,
Уходит вдаль, за дымные отроги,
Безвестный след, затоптанный во прах.

И вдруг — из-под ноги, на повороте —
Тропа, как птица, обрывает лёт.
И на закатной тусклой позолоте
Тень человека светлая встает.

Проходит странник в диком отдаленье,
Чтоб выйти в мир из ночи вековой,
Чтоб в каждом доме, городе, селенье
Жить и встречаться с дружбою живой.

Зиянье Тмогви. В знойной крутоверти
Бесплодных гор горючий ржавый склон.
И мы тогда узнали: это он,
Единственный, кто здесь достиг бессмертья.

И мы тогда узнали: мимо нас
Проходит, озарив навек ущелья,
Пред временем и смертью не склонясь,
Безвестный месх, чье имя — Руставели.

Перевод П. Антокольского