наброски от руки).
В двенадцатый год их союза — в 1980-м, если быть точным, когда ей исполнилось столько же лет, сколько было во время свадьбы ее жениху, — издательство университета Джонса Хопкинса опубликовало первую и до сей поры единственную книгу Аманды: маленький томик стихов, который принес ей повышение по службе — из доцентов, коим она проработала к тому времени с полдюжины лет, в полные профессора. Давно уж законченный второй роман ее мужа, впустую побродив по крупным нью-йоркским издательским домам — в некоторых он получал порою умеренные похвалы, — принят ни одним так и не был: та же участь ожидала его и во все уменьшавшихся в числе независимых издательствах, куда роман отправляли вечно сменявшие один другого юные помощники проявлявшего к нему еще даже меньший интерес литературного агента автора. Впрочем, он продолжал публиковать, от случая к случаю, рассказы в том или ином литературном ежеквартальнике и сумел без всякой охоты, но примириться с сочинительством ради сочинительства и с тем, что его читательская аудитория состоит, по существу, из двух человек. Как он и предсказывал или предупреждал, произведения супругов стали единственным, что они смогли произвести на свет. Правда, он не предвидел того, что «родители» этих сочинений окажутся без малого единственными их читателями: положение, к которому предположительный писатель прилаживается с меньшей, возможно, легкостью, чем поэт конца XX века.
— Поверь, — говорила ему жена, — ты к этому привыкнешь.
Ибо, по ее убеждению, которое Дж. считал неоспоримым, в век видео и интернета число потребителей литературы становится исчезающе малым.
— Это не значит, разумеется, что… — обычно добавляла она, оставляя предложение незаконченным.
И супруги, отнюдь не закрывавшие глаза на то, что среди их современников все же имеется несколько человек, которые не только получают серьезные литературные премии, но и умудряются в редких случаях ненадолго протискиваться в списки бестселлеров, пожимали плечами и чокались винными бокалами — или чем-нибудь еще.
К тому же, согласились они друг с дружкой, у них, пусть и бездетных, имеются все же отпрыски иной разновидности: участники семинаров, проводившихся ими в «Доме Шекспира», — молодые люди эти были если и не учениками их в полном смысле этого слова (да и кому они нужны,
— Довольно и этого, — заверила Манди мужа, когда оба прибирались в доме после одной из тех вечеринок, которые они устраивали в конце каждого семестра для своих протеже.
Может, и так. И тем не менее Джордж Ирвинг Ньюитт все же ощущал себя (цитата приводится с его позволения) «ёбаным банкротом» в том, что касается и Музы его, и супруги: ни в коем смысле не
— Как ты насчет искусственного осеменения или оплодотворения
На это жена его ответила, что: а) у них нет ни малейшей уверенности в том, что ее ежемесячные овуляции дают результаты более жизнетворные, чем производимые им два-три раза в неделю эякуляции; и б) даже будь это так, она не желает, чтобы в ее укромную пробирку или личную чашечку Петри попал чей- либо еще, а не мужнин наполнитель, нет уж, большое спасибо.
— Какого хера, Джи: мы с тобой даже домашних животных не завели!
Тоже верно. И так уж случилось, что после климакса, который постиг Манди в конце восьмидесятых, тема отпрысков Тодд/Ньюиттов оказалась с удобством исчерпанной, как и их сколько-нибудь серьезные надежды на большой успех по части поэзии-и-прозы или ожидания оного. В следующее десятилетие («Осень» их жизней — и вот этой ее летописи), когда многие их коллеги и соседи по Стратфорду начали навещать своих взрослых детей и юных внуков или принимать таковых у себя, наша чета, испытывая легкую зависть, притворялась, будто и она делает это, упоминая в разговорах «нашу дочь в Далласе» или «нашего сына в Сент-Луисе» — а то и «живущего в Буффало брата» Аманды, «живущую в Сиэтле сестру» Джорджа и столь же аллитеративных детей этой несуществующей родни: «племянника из Плезантона» и «племянницу из Палермо». Однако отдавать дана их глубоко прочувствованному общему призванию, бывшему чем-то большим, нежели хобби, хоть и меньшим, чем отмеченная успехами профессия, — они не перестали, как не прервали и сексуальной связи: и то и другое доставляло им немалое взаимное наслаждение и в летнюю пору их жизней, и после оной.
Время года, которое близится ныне к концу — и буквальному, и фигуральному. Приписанный к нему календарный сентябрь первым делом порадовал нас ураганом «Густав», снова затопившим Новый Орлеан, все еще оправляющийся от сокрушительного удара, который за три года до этого нанесла ему «Катрина». Президент Буш и вице-президент Чейни, изрядно раскритикованные за невнимание к последней, отменили их намеченные загодя появления на происходившем в Миннеаполисе/Сент-Поле национальном съезде Республиканской партии, и правильно сделали, поскольку распространившаяся на всю страну непопулярность обоих большой пользы выдвигаемому этой партией кандидату в президенты — сенатору Джону Маккейну — не принесла бы. Пять дней спустя объявился тропический смерч «Ханна», нанесший нам, обитателям Восточного побережья, лишь минимальный ущерб, однако его преемник, обрушившийся на побережье Мексиканского залива ураган «Айк», сильно потрепал Галвестон, учинил наводнение в Хьюстоне и оставил, направляясь к Великим озерам, без электричества миллионы людей…
Вот так оно все и обстоит — вернее,
— Счастливое завершение долгого Лета нашей жизни, а? — сформулировала девятнадцать лет спустя Манди. — И ее соразмерное перетекание в сладкую и сочную Осень? За нее.
Мы снова чокаемся тем, чего, как мог бы заключить впавший в добросовестное заблуждение Читатель, из рук никогда не выпускаем, — винными бокалами, — хотя на самом-то деле выпиваем мы лишь по одному таковому (или, в жаркие дни, по стаканчику джина с тоником и со льдом) при наступлении вечера, иногда по второму, но уже только вина, пока вместе готовим ужин, и по третьему, пока его
