бурьяны и свалки,стальные репьи.Не Росси, не Мойка,не юрод с Кремлём —помойка и койкас дырявым рублём.Побед эполетыпомеркли в пыли,и тяжкие бедыпо сердцу прошли.Россия, не плахойты виделась мне —дырявой рубахойна сером плетне,как будто бы шпалыне пали ничком —с Москвы до Байкаластояли торчком,а поверх — деревьяи терны стерни,как будто отрепьявеликой страны…Россия, спасибо…Грубя и любя,шепчу тебе, ибоя видел тебя.* * *…За дверью снег скрипит протезом,бредет мороз, как пес цепной,по кругу, звякая железом,распугивая пацанов.А мы, калечась и бинтуясь,в тылу зимы, как подо льдом,отбарабаним, отбунтуем,отмельтешимся, а потомземля, как мальчик после тифаглаза зелёные откроет,и кто-то скажет, подняв брови:«Смотри, как тихо…»[1]***Шлёпать по отечественным хлябями мычать о дали голубой,очевидно, можно даже с кляпом,сляпанным себе самим собой.Мне надоедала та замазка,я кусками, с кровью — отрывал,зря в больнице имени Семашкочто-то в горле доктор зашивал.* * *Я годы зачислил в утраты,я счёт потерял трудодням!А голубь, как ангел бригады,в обед опускается к нам.Он бродит и хлеб подбирает,над ним доминошную костьМорозов с размаху вбиваетв столешницу, словно бы гвоздь.
