полицейский в Чопли, посоветовал мне зайти к вам.
Его звонкий голос заполнил всё отделение. Я был рад видеть, что Стьют относится к нему без дополнительных церемоний — так же как и к другим свидетелям.
— Садитесь, викарий, — предложил Стьют.
— Дело в том, что я могу помочь вам в этом трагическом деле. Или, с другой стороны, моя информация может быть бесполезной. Но я говорил с молодым Смитом, а он у меня один из певчих, знаете ли, умный молодой парень, и я надеюсь, что его ждёт большое будущее. — Моё личное отношение к паре «Голсуорси—Смит» немедленно усугубилось. — Я рассказал ему, что возвращался из Брэксхэма в среду днём в своём автомобиле…
— Во сколько это было?
— Время? Время! Ха! Ха! Вы спрашиваете меня, во сколько! Вы не знаете моей репутации, инспектор. Самый непунктуальный человек в мире. Я этим печально знаменит! Время для меня ничего не значит.
— И всё-таки, примерно?
— Ну, это, должно быть, было между пятью и шестью дня. Я был в это время один. И я увидел мотоцикл, стоящий на обочине.
— В каком направлении?
— Ко мне. К Брэксхэму.
— Марка?
— Ах! Вот здесь я
— Вы кого-нибудь видели?
— Да, видел. Молодого человека и девушку. Они шли от меня через пустошь. Я не мог видеть лиц. Но на парне была такая чёрная непромокаемая куртка и обтягивающие брюки. А на девушке — белый плащ. Конечно, я продолжил свой путь.
— Конечно. — Стьют встал. Очень вам обязан, викарий.
— Пустяки. Был рад. Жаль, не могу сообщить больше. Странная у вас работёнка. Ха! Ха! Сцапали убийцу и не можете найти убийство! Ну надо же! Хорошего дня, инспектор! — и его крики послышались уже снаружи.
Было около трёх часов, и Стьют решил, что мы должны немедленно съездить на пустошь и поглядеть на достижения поисковой группы. Похоже, заявление викария было дополнительным свидетельством, что именно здесь должны быть сосредоточены наши надежды на новые факты. Каким бы шумным и суетливым не был викарий, его информация была очень к месту. Он в точности описал одежду, которая была на Роджерсе и этой девушке Смайт. Он даже заметил марку мотоцикла.
Казалось, было много шансов, что скоро мы обнаружим решение нашей проблемы. Я был рад, что Стьют ехал быстро, а констебль Смит из Чопли уже ждал нас.
— Я сконцентрировал поиски в той части, которую мне показал викарий, — сказал он.
— Что-нибудь нашли?
— Довольно много всего — ответил Смит с самодовольной улыбкой, и подвёл нас к коллекции объектов, выложенных на траве.
Стьют нахмурился.
— Что, скажите на милость, всё это означает? — спросил он.
Коллекция действительно была любопытной. Старые ботинки, бумажные пакеты, остатки женской юбки, газеты, банки, два чайника (один без носика), мужская шляпа, ржавый перочинный нож и детская кукла. Но почти все предметы, вполне очевидно, находились на пустоши по крайней мере с предыдущего лета, а возможно, в течение многих лет. Ботинки были почти историческим экспонатом, юбка, должно быть, служила ещё несколько сезонов назад цыганке, банки и перочинный нож безнадёжно заржавели, шляпа представляла собой просто какой-то реликт, а кукла находилась в худшем состоянии, чем та, найденная сентиментальной леди, песня которой оживляет «Детей вод» Чарльза Кингли.[3]
— Боже мой, Смит! — сердито произнёс Стьют.
— Я подумал, что лучше собрать всё, сэр.
— Этот парень дурак, — пробормотал в мою сторону Стьют к моему большому удовлетворению.
Но Смит продолжал улыбаться.
— Кроме того, я нашёл это, — сказал он. — Оно находилось около размокшего пепла от сожжённой бумаги. — И он вручил Стьюту маленький обгоревший фрагмент. Сгорая от любопытства я заглянул инспектору через плечо и увидел следующее:
Вы знаете, что я
всегда, но
Стелла, когда
никогда. Мы
но не
пожалуйста.
Всё это было написано почерком молодого Роджерса.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
ГЛАВА XIV
Дознание прошло несколько дней назад и не открыло ничто нового. Фактически расследование стало почти скучным: после того, как педантичный констебль Смит из Чопли нашел фрагмент письма молодого Роджерса, не было никаких находок, которые можно было назвать поразительными.
Но Стьют всё ещё оставался в Брэксхэме, и, поскольку он остановился в «Митре», где и я, мы часто виделись и довольно близко сошлись. Мне нравился этот человек. Он просто олицетворял собой эффективность, а за его иногда резкими манерами было нечто очень человеческое, что вызывало уважение. Я полностью доверял его способностям и был уверен, что решение нашей проблемы — лишь вопрос времени.
Я больше не сопровождал их с Бифом и не следил лично за всеми их действиями, но мы со Стьютом обычно обедали вместе по вечерам, и он был рад с кем-нибудь обсудить это дело. «Бедный добрый старина Биф, — обычно говорил он, — но ведь есть некоторые психологические моменты, которые он вряд ли сможет понять». Итак, за совместной трапезой Стьют давал мне краткий отчёт об их продвижениях, за что я, конечно, был ему очень благодарен.
Однажды вечером в длинном монологе он более или менее подвёл некоторые итоги по этому делу, как они виделись ему самому. Я понимал, что он рассказывает всё это в значительной степени для того, чтобы чётче разложить по полочкам собственные мысли, поскольку нет ничего лучше, чем облечь в слова факты, чтобы они сделались понятнее и самому говорящему. Но я не возражал играть роль аудитории. Я