Глава 4
ИЗУЧЕНИЕ
Позднее утро. Мисс Феллоуз опять выкупала мальчика, со значительно меньшим сражением, чем вчера, и тщательно осмотрела его. На нем были порезы и царапины, которых не мог не приобрести мальчик, живший в первобытных условиях, но ни признаков болезни, ни серьезных повреждений не нашлось. Ей удалось даже, набравшись терпения и все время напевая успокоительную песенку, подстричь ему ногти на руках. С ногтями на ногах придется подождать. Ни у нее, ни у мальчика не осталось сил еще и на педикюр.
Занимаясь всем этим, мисс Феллоуз не заметила, как открылась дверь в стасисную зону, но вскоре увидела, что рядом молча, скрестив руки, стоит Хоскинс, вошедший, наверное, несколько минут назад.
— Можно войти? — спросил он.
— Вы как будто уже вошли, разве нет?
— Я хотел сказать — в рабочую зону. Вы не ответили, когда я вызывал вас по селектору.
— Я была занята. Наверное, нужно говорить погромче Но входите же, входите!
Мальчик при появлении Хоскинса отпрянул, забеспокоился и собрался было скрыться в другую комнату, но мисс Феллоуз улыбнулась и поманила его. Он вернулся и прижался к ней, обхватив ее своими кривыми ножонками (до чего же они у него худющие!).
На лице у Хоскинса появилось выражение, сходное с почтением.
— Вы очень многого достигли, мисс Феллоуз!
— Мисочка горячей овсянки может творить чудеса.
— Он к вам, кажется, уже очень привязался.
— Я знаю, как делать то, что мне положено, доктор Хоскинс. Неужели это так удивительно?
— Я не хотел вас обидеть... — покраснел тот.
— Ну конечно. Я понимаю. Вчера вы здесь видели дикого звереныша, а сейчас он...
— Совсем не звереныш.
— Да. Совсем не звереныш. — Мисс Феллоуз замялась. — Но поначалу у меня были сомнения на этот счет.
— Думаете, я забыл? Вы были просто вне себя.
— Теперь я успокоилась, а тогда реагировала слишком бурно. Он мне и вправду показался на первый взгляд обезьяньим детенышем, а я ни к чему такому не была готова. Но он удивительно быстро приспосабливается. Он не обезьяна, доктор Хоскинс. Он вполне разумное создание. Мы очень хорошо поладили.
— Рад это слышать. Значит, вы решили остаться?
— Разве в этом кто-то сомневался, доктор Хоскинс? — с металлом в голосе ответила она.
— Пожалуй, нет, — пожал плечами тот. — Знаете, мисс Феллоуз, не вы одна вчера были чуточку не в себе. Думаю, вы представляете, какие колоссальные усилия вложили мы в этот проект и как много зависело от его успеха. Теперь же, добившись успеха, потрясающего успеха, мы чувствуем некоторое отупение. Как человек, который собрал все силы, чтобы взломать дверь, преграждающую ему путь. И вот он бросается на эту дверь, а она вдруг уступает без всякого усилия, и он вваливается туда, куда так мечтал попасть. И стоит, и смущенно озирается кругом, и говорит себе: «Ну вот я и здесь, а что дальше?»
— Хороший вопрос, доктор Хоскинс. Итак, что же дальше? Вы будете водить сюда всевозможных специалистов, чтобы показать им мальчика, не так ли? Специалистов по доисторическим временам и так далее?
— Конечно.
— И, полагаю, надо будет произвести полный медицинский осмотр.
— Да, разумеется. Хотя мальчуган вроде бы в порядке? На вид?
— На вид — да. Он крепкий парнишка. Но я не доктор — мальчику нужно пройти терапевтическое обследование. Одно дело — казаться здоровым, другое — быть здоровым. У него может быть множество паразитов — амебы, простейшие и прочие. Может, они для него безвредны, а может, и нет. И если они не угрожают его здоровью, то могут угрожать нашему.
— Мы уже подумали об этом. Днем придет доктор Джекобе, чтобы провести предварительное обследование. С этим врачом вы будете работать в течение всего эксперимента. Если доктор Джекобе не слишком выведет мальчика из колеи, то к вам зайдет еще доктор Макинтайр из Смитсоновского института для первого антропологического обследования. Ну и пресса, конечно.
— Пресса? — опешила мисс Феллоуз. — Какая еще пресса? Кто? Когда?
— Ну, они захотят увидеть мальчика как можно скорее, мисс Феллоуз. Кандид Девени уже всех оповестил. К концу дня в нашу дверь будут ломиться все газеты и телестанции мира.
Мисс Феллоуз посмотрела на ребенка и оберегающим жестом обняла его за плечи. Он вздрогнул — совсем чуть-чуть, — но не сделал попытки освободиться.
— Значит, в это тесное помещение набьются журналисты и люди с камерами? В первый же день?
— Да, мы, кажется, не подумали...
— Да, вы не подумали. Это очевидно. Послушайте, доктор Хоскинс, — это ваш маленький неандерталец, и вы вольны делать с ним что угодно. Но никакой прессы, пока он не пройдет медосмотр и не получит справки о том, что здоров — это как минимум. А еще лучше — пока он здесь немного не адаптируется. Вы понимаете меня, правда?
— Мисс Феллоуз, вы же знаете, что реклама имеет первостепенную важность...
— Первостепенную, да. Вот будет реклама, если ребенок умрет в приступе панического страха прямо перед камерой!
— Мисс Феллоуз!
— Или если подцепит насморк от кого-нибудь из ваших драгоценных репортеров. Я пыталась довести до вас, когда просила о стерильной среде, что у него может быть нулевая сопротивляемость к нашим микроорганизмам. Нулевая. Ни антител, ни врожденного иммунитета, ничего, что помешало бы...
— Прошу вас, мисс Феллоуз...
— А если он их всех наделит какой-нибудь заразой каменного века, против которой нет иммунитета у нас?
— Хорошо, хорошо, мисс Феллоуз. До меня уже дошло.
— Хочу полностью удостовериться, что это так. Говорю вам — пусть ваша пресса подождет. Сначала нужно сделать ему все прививки, какие только возможно. Плохо уже то, что он вчера контактировал с таким количеством людей, но толпу репортеров я сюда не пущу — ни сегодня, ни завтра. Если хотят, пусть пока фотографируют его сверху, не входя в стасисную зону — как если бы он был новорожденным, и пусть при этом ведут себя тихо. Позже можно будет составить график съемки. И кстати о верхе. Я все-таки не в восторге оттого, что все время на виду. И хочу, чтобы в моей комнате сделали крышу — хотя бы просто из брезента. Не нужно пока, чтобы тут суетились рабочие. Думаю, что и весь кукольный домик спокойно можно покрыть потолком.
— Однако вы не стесняетесь, — улыбнулся Хоскинс. — Вы очень напористая женщина, мисс Феллоуз. — В его голосе звучало восхищение, смешанное с изрядной дозой раздражения.
— Напористая? Наверное. Во всяком случае, когда речь идет о моих детях.
Доктор Джекобе был кряжистым человеком лет шестидесяти, с грубыми чертами лица и седыми волосами, подстриженными ежиком, по-военному. Его властные, не терпящие возражений, резковатые манеры тоже, казалось бы, больше подходили военному врачу, чем педиатру. Но мисс Феллоуз из долгого опыта знала, что дети не против резкости, если под ней чувствуется доброта. На то и доктор, чтобы командовать, этого от него и ждут. Ласку, нежность, утешение дети ищут у других, а доктор — это божество, разрешающее все вопросы, излечивающее все болезни.
Интересно, кто занимался врачеванием в родном племени мальчика сорок тысяч лет назад? Колдун,
