номер моему секретарю, она вскоре свяжется с вами, и мы назначим встречу.
— Отлично, доктор Хоскинс. Большое спасибо.
Хоскинс повесил трубку и обвел комнату унылым взором.
— Брюс Маннхейм, — простонал он. — Знаменитый адвокат по детским правам. Желает побеседовать со мной о мальчике. Боже мой, Боже! Это было все равно неизбежно, правда? Ну, вот и началось.
В последующие недели мисс Феллоуз почувствовала, что становится неотъемлемой частью «Стасис текнолоджиз». Ей выделили небольшой кабинет с ее фамилией на двери, поближе к кукольному домику, как она неизменно называла стасисный пузырь Тимми. Предыдущий контракт аннулировали, и Хоскинс предложил ей другой, где оклад был гораздо выше. Им с Хоскинсом, как видно, не суждено было жить в мире и в ладу, но она явно завоевала его уважение. Кукольный домик по ее требованию покрыли потолком, в меблировку внесли необходимые дополнения, оборудовали вторую ванную, и мисс Феллоуз было теперь где разместить свои вещи.
Хоскинс сказал, что ей могут дать квартиру на территории компании и ей не обязательно теперь дежурить круглыми сутками, но она отказалась.
— Когда Тимми спит, мне лучше быть поблизости. Он почти каждую ночь просыпается с плачем. Наверное, ему снятся очень яркие сны, и притом страшные. Я умею его успокоить, но не думаю, что это удастся кому-нибудь еще.
Иногда мисс Феллоуз все-таки покидала Тимми — больше потому, что считала нужным, чем по желанию. Она ездила в город по разным мелким делам — внести деньги в банк, купить Тимми какую-нибудь одежку или игрушку, даже сходила один раз в кино. Но каждый раз она беспокоилась о Тимми, и ей не терпелось вернуться. Тимми стал для нее всем. Раньше, работая в больнице, она никогда по-настоящему не замечала, как поглощает работа всю ее жизнь и как непрочны ее связи с внешним миром. Теперь, когда она стала жить там же, где и работала, это проявилось до конца. Ей не очень и хотелось поддерживать с миром связь, даже ради своих немногих подруг — почти все они тоже были медсестрами. Вполне достаточно было поговорить с ними по телефону — навещать их она не стремилась.
Во время своих вылазок в город мисс Феллоуз начала замечать и то, что дошла до крайности в своей привязанности к
Тимми. Однажды, глядя на какого-то встречного мальчика, она поняла, что ей противны его высокий крутой лобик, заметный подбородок, плоские надбровья, невыразительный носик кнопкой. Пришлось встряхнуться, чтобы избавиться от наваждения.
Когда она начала принимать Тимми таким, как есть, не видя в нем больше ничего особенно странного и непривычного, Тимми тоже начал быстро осваиваться со своей новой жизнью. Он уже не так стеснялся незнакомых людей, его уже не мучили страшные сны, а с мисс Феллоуз он чувствовал себя как с родной матерью. Мальчик сам одевался и раздевался и бывал очень доволен своим умением, натянув на себя комбинезончик. Он научился пить из стакана и управляться, хоть и неуклюже, с пластмассовой вилкой.
Он даже пробовал говорить по-английски.
Мисс Феллоуз так и не сумела расшифровать ворчаще-щелкающий язык Тимми. Хотя Хоскинс действительно записывал все на пленку и мисс Феллоуз без конца прослушивала эти записи, перевести высказывания Тимми в слова не удавалось. Щелканье и ворчанье — больше ничего. Мальчик произносил одни звуки, когда был голоден, другие — когда уставал, третьи — когда боялся. Но, как и сказал с самого начала Хоскинс, даже кошки и собаки издают определенные звуки в определенных ситуациях, однако никому еще не удавалось составить словарь кошачьего или собачьего языка.
А может быть, и она, и все остальные просто не способны распознать лингвистические построения неандертальцев? Мисс Феллоуз не изменяла уверенность, что язык все же существует, только он столь далек от современных языков, что ни один из ныне живущих не в силах разобраться в нем. Но в минуты уныния она сомневалась в том, что Тимми способен усвоить другой язык — уж слишком далеко остались неандертальцы на тропе эволюции, чтобы им наверняка хватило разума для речевого общения, и Тимми, годы формирования которого прошли среди людей, говоривших на простейшем, примитивнейшем языке, может быть, уже поздно овладевать чем-то более сложным.
Она много читала об одичавших детях, выращенных животными и проживших в таком состоянии долгое время. Выяснилось, что даже когда таких детей находили и возвращали к цивилизации, почти никто из них не научился произносить ничего, кроме самых простых звуков. Видимо, даже при наличии физиологических и умственных способностей нужны еще и стимулы к освоению речи, причем в первые годы жизни — иначе ребенок так и не научится говорить.
Мисс Феллоуз ужасно хотелось, чтобы Тимми доказал ей с доктором Макинтайром, что они ошибаются. Тогда уже никто бы не сомневался в том, что он — человек. А что же еще отличает человека от животного, как не умение говорить?
— Молоко, — показывала она. — Стакан молока.
Тимми прощелкал фразу, которая, по мнению мисс Феллоуз, означала, что он голоден.
— Да. Голодный. Хочешь молока?
Никакого ответа.
Она пробовала по-другому:
— Тимми — ты. Ты — Тимми.
Он смотрел на ее указательный палец и молчал.
— Ходить. Есть. Смеяться. Я — мисс Феллоуз. Ты — Тимми.
Ничего в ответ.
Это бесполезно, отчаивалась она. Бесполезно, бесполезно!
— Говорить? Пить? Есть? Смеяться?
— Есть, — сказал вдруг Тимми.
Она так опешила, что чуть не выронила тарелку с едой, которую собиралась ему подать.
— Скажи еще раз!
— Есть.
Тот же звук, не совсем понятно — что-то вроде «йессь». Последней согласной каждый раз не хватало. Но смысл был верный!
Она подняла тарелку выше, чем он мог достать.
— Йессь! — настойчиво повторил мальчик.
— Есть? Хочешь есть?
— Йессь!! — нетерпеливо повторил Тимми.
— На. На, Тимми, ешь. Ешь свою еду!
— Йессь, — удовлетворенно сказал Тимми, хватая вилку и приступая к делу.
— Вкусно? — спросила мисс Феллоуз потом. — Понравился завтрак?
Нет, уж слишком много она от него хочет. Но теперь-то она не сдастся. За одним словом могут последовать и другие. Должны последовать!
— Тимми, — показала она на мальчика.
— Мм-м, — сказал он.
А если он так произносит «Тимми»?
— Тимми хочет еще есть? Есть?
Она показала на него, потом на свой рот и сделала вид, будто жует. Он не ответил, да и зачем? Он уже наелся.
Но он знает, что он — Тимми. Знает или нет?
— Тимми, — снова показала она на него.
— Мм-м, — сказал он и похлопал себя по груди.
Тут уж ошибки быть не могло. Мисс Феллоуз захлебывалась от гордости, от радости, от изумления — от всего вместе. На миг ей показалось, что она сейчас расплачется. Потом она бросилась к селектору.
— Доктор Хоскинс! Вы не могли бы зайти сюда? И за доктором Макинтайром тоже пошлите!
— Это опять Брюс Маннхейм, доктор Хоскинс.
