Германии изобрели, чтобы погоду менять, вот! Они вертят флюгер и разгоняют все облака!
– А хоть в Германиях, хоть еще где, но нам такого не нужно!!! – громовым голосом перекричала обоих широкоплечая женщина лет сорока в сбившемся набок сером платке.
– Да!!! Не нужно! Сломать это все, разбить! – эхом откликнулась на ее крик остальная толпа. Некоторые протянули к столбу руки, словно собираясь забраться на его верхушку, чтобы действительно уничтожить странный механизм, однако попробовать сделать это никто все же не решился. Столб был слишком гладким, и вскарабкаться на него было не так-то просто, а кроме того, циферблат и прочие приспособления вызывали у деревенских жителей что-то вроде суеверного страха. Они только грозили механизмам кулаками, но трогать их пока опасались.
Шедшие мимо прохожие с удивлением смотрели на шумную толпу. Многие из них тоже останавливались рядом со столбом, присоединяясь к воинственным крестьянам, и ждали, что будет дальше. В толпе спорили уже несколько человек: одни настаивали на том, что на столбе висят «колдовские приспособы», другие же уверяли их, что это механизмы, «работающие по науке». Хотя в главном спорщики были согласны: никто не сомневался, что именно столб со всеми подвешенными на нем вещами стал причиной многодневной жары и засухи в Ялуторовске и окружающих его деревнях. И что, если сорвать и разбить их, а заодно и повалить сам столб, на засыхающие поля и огороды снова прольются так необходимые им дожди.
Толпа медленно, но верно росла, и когда вокруг столба собралось около полусотни человек, из стоявшего рядом маленького деревянного домика вышел, наконец, виновник всеобщего недовольства. Это был уже немолодой мужчина с длинной растрепанной бородой, в которой серебрилась седина, одетый в простой кафтан, на локтях которого красовались неаккуратно пришитые заплатки.
– Здравствуйте, добрые люди, с чем вы ко мне пожаловали? – громко спросил он незваных гостей, подходя к столбу и настороженно разглядывая их недовольные, а порой и крайне обозленные лица. Тревога в его глазах стала еще сильнее, но он постарался улыбнуться собравшимся как можно более доброжелательно.
– Вот он, колдун! – крикнула из толпы одна из женщин. – Это все его штуки, это он их сделал!
– Точно, он это! – мгновенно подхватил ее клич еще десяток голосов. – Из-за него засуха!!!
– Хватайте его! Бейте! – крикнул кто-то из стоявших позади, однако этот крик прозвучал недостаточно смело, и остальная толпа, несмотря на всю свою недоброжелательность по отношению к хозяину приборов, все-таки не подхватила этот призыв и осталась на месте. Чем-то этот мрачный сутулый человек вызывал у негодующих крестьян если не страх, то, по крайней мере, некоторые опасения, а может – и уважение своими странными и непонятными для них знаниями. Сам он, впрочем, услышав их возмущенные крики, чуть отступил назад, и беспокойство в его глазах сменилось тщательно скрываемым страхом.
– Уйдет сейчас, уйдет! – выкрикнула из толпы еще одна женщина, и недовольные деревенские жители стали медленно надвигаться на замершего перед ними слегка побледневшего человека. Тот успокаивающе поднял обе руки, показывая им пустые открытые ладони:
– Что случилось, чем вы недовольны? Я не сделал вам никакого зла!
– Ах, не сделал?! Не сделал?! – завопили на него со всех сторон. – А почему у нас уже три недели дождя нет? Почему хлеб сохнет? Из-за тебя мы останемся без зерна, из-за тебя умрем зимой с голоду!
– Почему из-за меня?! – крикнул хозяин механизмов, с трудом перекрывая своим не слишком сильным голосом поднявшийся гвалт. – Кто вам сказал такую глупость?!
– Глупость?! – взревела толпа на разные голоса. – Да ты наши поля видел?! Наши огороды! Там все засохло, все умерло!!!
– И при чем здесь я?! – не сдержав раздражения, закричал «виновник засухи» в ответ. Толпа тут же заколыхалась, увеличилась в размерах и начала медленно придвигаться к нему еще ближе. Он сделал еще шаг назад и натолкнулся спиной на ставший предметом всеобщего раздора столб.
«Вот что такое простые люди, которых кто-то натравил на одного-единственного человека! – со злостью подумал он, готовясь к тому, что на него набросится сразу несколько десятков разгневанных крестьян. – Все, на что они способны, – это только разрушать и убивать. Разрушать то, что их жертвы создавали долгим трудом, ради них же создавали! Вот такую толпу ты двадцать лет назад пытался натравить на царскую семью…»
– Пока не было этих твоих часов, – напиравший на него впереди всех покрасневший от жары и злости седой старик ткнул пальцем в сторону подвешенного к столбу циферблата, – у нас и никакой засухи не было, дожди шли, когда им положено!
– Это часы все испортили, часы и флюгер! Они разгоняют тучи!!! – тут же снова подхватили другие крестьяне, грозя кулаками то столбу с приборами, то их беззащитному создателю.
– Это не часы! – устало попытался объяснить им владелец механизмов. – Это особое приспособление, которое меряет силу ветра! Как бы вам попонятнее объяснить?.. Это вещи, нужные для науки! Но на погоду они повлиять не могут!
– Для науки!!! – отозвался кто-то из толпы. – Я же говорил – для науки! Все беды от нее!!!
– А ну тихо! Что вы тут делаете?! Сейчас же всем разойтись!!! – перекрыл всеобщий гвалт еще один громкий и резкий голос. К злополучному столбу быстрым шагом приближался городничий. Некоторые бушевавшие в толпе люди узнали его и притихли, но расходиться и отказываться от своих планов уничтожить столб вместе с приборами и их изобретателем сельские жители не спешили.
– Спасите нас от засухи! Уберите столб! – заголосили женщины, обращаясь теперь к городничему. Часть толпы начала надвигаться на него, однако на лицах этих людей пока еще не было угрозы – они, скорее, надеялись найти у главы Ялуторовска поддержку. Зато те, кто продолжал злобно поглядывать на изобретателя, судя по их напряженным лицам и крепко сжатым кулакам, были уже почти готовы наброситься на него. Городничий, быстро оглядев толпу и почувствовав ее боевое настроение, поспешно подошел к виновнику скандала и встал рядом с ним, одновременно продолжая посматривать на разгневанных крестьян.
– Успокойтесь все! – крикнул он, с трудом перекрывая своим не очень сильным голосом поднятый толпой шум. – Сейчас мы во всем разберемся!
Крестьяне ответили ему яростными, но теперь уже в чем-то и одобрительными криками. Большинство из них посчитали, что городничий на их стороне и сейчас поможет им избавиться от «вредных», по их мнению, изобретений. Однако тот не спешил ни сбивать приборы со столба, ни набрасываться на их создателя, ни даже просто требовать от него, чтобы тот снял их сам.
– Отойдем подальше, Иван Дмитриевич, – сказал гражданин невезучему изобретателю и махнул рукой в сторону его дома. Тот, с сомнением поглядывая то на столб, то на бушующую вокруг него толпу, неохотно сделал несколько шагов к дверям.
– Знал бы, кто им подал эту идею – о том, что мой ветрометр вызвал засуху, – прибил бы его! – в сердцах воскликнул он, бросив на толпу еще один злобный взгляд.
– И пришлось бы мне приказать, чтобы вас арестовали, господин Якушкин, – невесело усмехнулся городничий. – Вам очень хочется обратно на каторгу?
Иван Дмитриевич скривился. Его освободили от каторжных работ одиннадцать лет назад, но воспоминания о них все еще были достаточно свежими и не доставляли ему ни малейшего удовольствия, несмотря даже на то, что ту жизнь нельзя было назвать особо тяжелой. По сравнению с каторжниками, добывавшими руду или отбывавшими наказания на заводах, его работу, заключавшуюся в перемалывании муки ручной мельницей, можно было назвать полным бездельем. Однако дело это было настолько монотонным и тоскливым, что отведенные на него полтора часа в день казались Якушкину и другим работавшим на мельницах «счастливчикам» одной из самых ужасных на свете пыток. Иван был уверен, что уставал бы меньше, если бы трудился в руднике, чем от простого верчения маленького мельничного колеса. Не случайно те из работавших на мельницах заключенных, кто получал из дома от родных деньги, платили сторожу амбаров с зерном и мукой, чтобы он крутил за них колеса хотя бы часть требуемого времени. Порой даже обвинения каторжных надзирателей в лени и изнеженности не могли заставить их вырабатывать всю положенную им норму целиком…
Якушкин представил, как он снова возвращается в острог и усаживается вертеть мельницу, и одна мысль об этом привела его в еще большее раздражение. Даже непосредственная опасность быть избитым, а то и покалеченным взбунтовавшейся толпой казалась ему менее страшной!
