часов в сутки, с шести утра до шести вечера. Мы спали с суданцем в крошечном каменном домике, затерянном где-то в полях. В комнате было только два тонких матраса. Ни телевизора, ни холодильника, ни нормального туалета, ни кондиционера. Мечты рушились на глазах…
Фарес замолкает, чтобы перевести дух. От усталости его голос становится хриплым.
— С этого дня жизнь превратилась в одно сплошное разочарование. Хозяин становился все более требовательным. Мы должны были кормить животных, поить их, охранять, пока они пасутся. Рабочий день без конца удлинялся. Потребовался месяц, чтобы осознать всю шаткость своего положения. Для этого всего-то надо было получить зарплату — двести саудовских риалов[37] за тридцать дней работы. Их хватило лишь на то, чтобы купить конфеты в бакалее на углу… которая по иронии судьбы принадлежала моему хозяину!
Я не знал, что делать. Стало понятно, что придется работать как минимум год, чтобы накопить достаточно денег для возвращения в Сану. Мне не на что было даже вам позвонить. К тому же гордость мешала признать свое поражение. В первый раз я звонил только для того, чтобы убедить вас, что все хорошо. Во второй — через два года, — потому что очень за вас волновался…
Фарес опускает голову и тяжело вздыхает.
— Когда я повесил трубку, то мамины слезы на том конце провода не давали покоя. Я не спал всю ночь. Посчитал, сколько у меня денег — как раз чтобы доехать до Саны. Доработал последнюю неделю и попрощался с хозяином. Я решил: пришло время вернуться домой.
— И что ты теперь собираешься делать? — спрашивает Мохаммед.
— Буду со всеми остальными продавать жвачку на улице, — покорно отзывается Фарес.
Как он изменился! Мой амбициозный старший брат теперь готов смирно стоять в рядах побежденных. В своих воспоминаниях я ясно вижу дерзкий взгляд Фареса, бесстрашно противостоящего отцу. В голове вертелись все его проделки — они так раздражали
Побежденный Фарес — как это на него непохоже. Никогда не думала, что у него могут опуститься руки. Поэтому сегодня вечером у меня так тяжело на сердце. Когда-нибудь я обязательно найду способ помочь брату. Не знаю как, но я верну его дерзкий взгляд и нахальную улыбку.
11. Когда я стану адвокатом…
На улицах Саны становится ветрено. Этот ветер предвещает конец лета, возвращение вечерней свежести и несет в себе отголоски первых капель дождя. Мои братишки и сестренки снова смогут скакать по лужам вместе с другими детьми из нашего квартала. Скоро пожелтеют листья, и на перекрестках вновь появятся бродячие торговцы одеялами.
Завтра снова пойду в школу — с каким нетерпением я ждала этого момента! Ночью никак не могла заснуть. Перед тем как лечь в кровать, я аккуратно уложила чистые тетради в новую сумку из коричневой ткани. На листке бумаги потренировалась писать свое имя. А еще имя Малак. Воспоминания о лучшей подруге согревали душу. К несчастью, меня записали в новую школу, так что нам не удастся встретиться.
Во сне я видела белые тетрадные листы, цветные карандаши и класс, полный девочек моего возраста. Мне уже несколько недель не снятся кошмары. Я больше не просыпаюсь в поту, с мокрыми от слез глазами и еле ворочая языком от страха, каждую секунду ожидая, что вот-вот распахнется дверь — и опрокинутая масляная лампа снова покатится по полу. Вместо этого мне снится школа. Ведь если о чем-то мечтаешь сильно-сильно, это обязательно сбудется.
Этим утром мое сердце бьется очень быстро. Нужно успокоиться. Я встала и на цыпочках прошла в ванную, почистила зубы и причесалась. Все женщины нашей семьи в это время крепко спали, вытянувшись на полу в дальней комнате. Из гостиной доносилось только сонное жужжание мух. Перед тем как надеть новую школьную форму — зеленое платье и белый платок, — я долго-долго умывала лицо холодной водой.
— Хайфа, вставай, опоздаем!
Волосы растрепаны, на щеке подушка отпечаталась — да, сестренке явно тяжело просыпаться так рано. Пока я нетерпеливо топчусь у двери в ожидании такси, мама помогает Хайфе одеваться и обуваться. А та все никак не может найти свой платок. Ну ничего, придется надеть другой, он немножко запачканный, но это не страшно. А вот и такси — водитель сигналит и зовет нас выходить. Его прислала международная гуманитарная ассоциация.
Она также взяла на себя ответственность за наше образование.
— Готовы? — улыбаясь, спрашивает шофер.
— Да!
— Тогда поехали!
Сердце колотится еще быстрее, Я торопливо хватаю сумку и вешаю ее на плечо. Перед тем как сесть в машину, мы крепко целуем
Мы с Хайфой сидим на заднем сиденье и заговорщически улыбаемся, когда слышим, как рычит мотор. В эти секунды нас переполняет ни с чем не сравнимая радость. И волнение. Я так ждала этого дня! Наконец можно будет рисовать, учить арабский, читать Коран, решать примеры! Когда в январе меня заставили уйти из школы, я умела считать только до ста. А теперь хочу научиться считать до миллиона!
Прижавшись лбом к стеклу, смотрю в бескрайнее синее небо. Сегодня утром ветер разогнал все облака. Улицы на удивление безлюдны. Торговцы еще не успели раскрыть железные ставни своих лавочек. Старик, живущий по соседству, — он всегда жутко сердится, когда к нам приходят журналисты, — вопреки обыкновению, не подстерегает нас на пороге своего дома. Булочная на углу еще закрыта, перед ней не толпятся женщины в черных покрывалах. В этом году — исключительный случай — начало занятий совпадает с рамаданом. И большая часть города еще спит.
И в этом году я впервые соблюдаю пост вместе со взрослыми: ничего не ем и не пью от утренней до вечерней молитвы. Сначала было нелегко, особенно из-за жары — все время терзала жажда. Я даже боялась, что упаду в обморок. Но я быстро полюбила этот длинный месяц, в котором причудливо переплелись сосредоточенность, воздержание и праздничное настроение, а люди живут совсем не так, как в течение всего остального года. Вечером, когда солнце скрывается за крышами домов, на скатерти появляются финики, ячменный суп
Проснувшись сегодня утром в первый раз — в пять часов, для молитвы, — я поблагодарила Господа за то, что Он не оставил меня в последние месяцы, и попросила Его, чтобы Он помог мне хорошо учиться во втором классе и не болеть, чтобы Он помог папе с мамой заработать денег, чтобы братья перестали просить милостыню на улицах, а к Фаресу вернулась его задорная улыбка. Если бы только школу можно было сделать обязательной для всех детей, мальчишек не заставляли бы продавать жевательную резинку между машин, стоящих на светофоре. А еще я думала о своем дедушке Жаде, о том, что мне его очень не
