уверенности в этом.
Удаление костей черепа закончилось, и показалась тонкая оболочка, непосредственно прикрывающая мозг. Врач разрезал ее скальпелем и стал осматривать места около раны, диктуя секретарю:
— Сильное кровоизлияние в мозг…
Он снова попытался нащупать пальцем пулю и снова безуспешно.
Тогда он принялся искать ее в мозгу, вокруг раны, но не находил. Куда же она девалась? Ведь выходного отверстия не было. Но врач не отчаивался. Улыбнувшись, он сказал мне:
— Пуля иногда проходит странный путь в теле. Бывает, что она входит в живот, а ее находишь в бедре.
Может быть, это и было разумно, но как может пуля, войдя в голову, выйти из ноги? Это какой-то фокус, и я не поверил, что пуля на него способна. Наконец врач возмущенно воскликнул:
— Что это значит? Пуля вошла прямо в мозг…
И он вынул весь мозг из черепа, который стал похож на чистую чашу. Разделив его на четыре части, врач роздал каждому из своих помощников, поручив им хорошенько поискать пулю. Они копались в этой массе, от которой зависят все человеческие способности, пока не превратили ее в полужидкое месиво, похожее на мухалябийю[113].
— И это мозг человека! — сказал я вполголоса, обращаясь к самому себе.
Ужас, охвативший меня поначалу, стал постепенно рассеиваться. Мои нервы окрепли, я успокоился, в моей душе родилось желание все познать, проникнуть в это распростертое тело, заглянуть в него. Я пока увидел только мозг. Так посмотрим же сердце, печень, кишки. Этот человек уже не был в моих глазах человеком. Мне хотелось разобрать и рассмотреть его, как это делают с большими стенными часами, разбирая и рассматривая механизм: все стрелки, колесики и звонки.
После длительных поисков помощники ничего не нашли и в мозгу. Но ведь от нас ждут результатов. Перед нами лежал убитый, и в нем, конечно, должна быть пуля. Врач засучил рукава и начал скальпелем вскрывать грудь. Я стоял позади него, смотрел и приговаривал:
— Режь! Разрезай вот здесь!..
Меня била какая-то странная лихорадка. Во мне больше не было никаких человеческих чувств. Я требовал от врача:
— Покажи мне его легкие, покажи кишки, селезенку, покажи все.
Врач, не колеблясь, сделал разрез от груди до самого низа живота и, вынув сердце, а затем кишки, продиктовал:
— Сердце в норме, в кишечнике — переваренная пища…
Но и в теле убитого мы ничего не нашли. По всей вероятности, пуля попросту выпала из раны. Рана была широкая, а пуля тяжелая. Видно, она упала на землю, когда несли труп.
Закончив работу, мы разошлись. Я был удивлен происшедшей во мне переменой. Я, такой впечатлительный, вижу, как режут и кромсают человека, — даже сам приказываю это делать без малейшего содрогания. Но какое разочарование! Я полагал, что человек — существо высшее! А оказывается… Нет, не следует нам смотреть на внутренности себе подобных. Это зрелище долго не давало мне покоя…
По-видимому, то же самое происходит теперь и с моим помощником. Я хотел спросить его об этом, но внезапно открылась дверь и появился привратник, держа в руках телефонограмму.
— О, если бы это было хорошее известие! — вырвалось у меня.
Но, едва заглянув в нее, я воскликнул:
— Девушка Рим?!
Мой помощник тяжело вздохнул и поспешно спросил:
— Что с ней?
— Ее труп нашли в главном канале, южнее поселка.
— Умерла?
— Я сказал тебе: нашли ее труп. Прочти!
Помощник взял листок и быстро прочел его. Его взгляд мгновение задержался на последней фразе: «Вероятно, причиной смерти была асфиксия[114] от погружения в воду». Видно, и он был потрясен. Я молчал, глубоко опечаленный тем, что жизнь этого прекрасного создания так быстро оборвалась.
Как несчастливо все у нас сложилось! Не только в том, что касалось работы, и не только потому, что Рим была ключом к раскрытию преступления. Ее чудесный образ волновал всех нас, и умных и безумных. Она была созданием нежным и прекрасным, излучающим красоту, дарящим каждому светлые мгновения. Она была как свежий ветерок в пустыне нашей бездушной, пустой и скучной жизни.
Очнувшись от своих мыслей, я поднял голову и, взяв у помощника телефонограмму, машинально написал на ней обычную фразу: «Приказываю произвести вскрытие трупа». И вдруг я понял весь ее ужас. Да, впервые я нашел эту фразу ужасной. Раз уж мы обязаны производить вскрытие трупов, то пусть… Я готов вскрыть трупы половины населения нашего города. Но эту девушку… Эту красоту… Резать ее, чтобы увидеть, что находится у нее внутри? Невозможно! Бросив быстрый взгляд на телефонограмму, мой помощник воскликнул:
— Надеюсь, вы не хотите сказать, чтобы я присутствовал на вскрытии?!
— А кто же, если не ты?
— Это невозможно. Хватит с меня сегодня одного вскрытия! Нельзя сидеть целый день и смотреть, как вскрывают трупы! Я — помощник следователя, а не гробовщик! А кроме того, эта девушка — особое дело…
Подумав над его словами, я простил юношу и после небольшой паузы сказал:
— Ты прав. Рим — особое дело! У кого выдержит сердце присутствовать… Даже если бы мне заплатили двадцать фунтов… Давай телефонограмму, зачеркнем «вскрытие», прикажем похоронить и покончим с этим!
И в самом деле, в нашей власти было распорядиться и так, не подвергаясь порицанию или ответственности. Ведь врач, который осматривал тело сразу после того, как его вытащили из воды, констатировал смерть от асфиксии. Он не обнаружил никаких признаков насильственной смерти. Вскрытие в этом случае ничем не оправдано. Ах, у юристов, как и у закона, всегда есть запасный выход! Они могут вполне логично обосновывать любое действие и бездействие. Не успел я взять перо, чтобы зачеркнуть прежнее распоряжение, как услышал крик на улице.
Подойдя к окну, мы увидели шейха Усфура, бежавшего по дороге с непокрытой головой, без зеленой палки. За ним гурьбой мчались девчонки, мальчишки и целая толпа народа. Словно безумный, шейх выкрикивал:
Он повторял эти слова без конца. Он стонал, рыдал, жестикулировал, и резкие движения его напоминали жесты хатыбов[115]. Он то шел, то приплясывал, озираясь по сторонам, пока не скрылся с наших глаз. Мы продолжали стоять у окна и молчали, пораженные этим зрелищем. Невольно я подумал: «Бедняга!»
Вспомнив о телефонограмме, я снова взял перо, но вдруг меня охватили сомнение и тревога.
— Ты слышал, как он выкрикивал: «Утопили… в реке бездонной…»? Кто утопил ее?
— Это бред сумасшедшего! — ответил помощник. — Что же, может быть, начнем следствие на основании бреда помешанного бродяги? Я думаю, лучше будет, если мы похороним девушку и на этом
