— Внимание! — воскликнул он. — Начинается серьезное дело! Что это за доктор, умница ты этакая, прописывает удодов? Я хочу знать, как зовут этого доктора! Значит, так он и написал на рецепте: удод? Прошу прощения у Аллаха!.. Удод-сирота! Да, совершенно необходимо, чтобы он был сиротой, а если мать и отец у него еще живы, лекарство не подействует!
— Тебе нельзя давать денег! — закричал Абда. — Довольно! Хватит! Мы больше не желаем! Едим разную гадость, а деньги выбрасываются на шарлатанов… Все наши заработки уходят на то, чтобы приворожить женихов.
Заннуба не выдержала и в бешенстве закричала:
— Пусть Аллах вырвет язык тому, кто так говорит! Я колдую, чтобы приворожить женихов? Ложь! Клянусь Аллахом, если вы будете нести такую чушь, я и разговаривать с вами не стану! А ваши деньги, пожалуйста, спрячьте их в старый башмак! Делайте все сами, покупайте, стряпайте, возитесь с домашними делами! Я больше ни к чему не притронусь! Погляжу, что вы будете делать. Без меня у вас все прахом пойдет!
Абда вышел из себя и гневно закричал:
— Что ты мелешь! Твоя милость изволит нам угрожать! Хорошо! Клянусь великим Аллахом, ты больше не стряпуха и не хозяйка! Давай деньги, сейчас же! Немедленно! Возврати нам остаток денег, выданных на месяц. Не нужно нам твоего хозяйничанья! Кончено! Мы отлично справимся сами. Давай деньги!
— Сейчас, слушаюсь! — процедила Заннуба. — Клянусь Аллахом, — вот благословение пророка и отдых для головы! Разве есть человек, который не любит отдыхать? Сейчас, сию минуту я вам отдам все, что у меня осталось от ваших денег.
И она ушла в свою комнату.
Абда повернулся к Селиму и сказал:
— Провались она! Так в тысячу раз лучше будет. Ты не согласен?
— Вполне согласен, — шутливо ответил Селим, покручивая усы. — Кормят нас, по правде сказать, отвратительно, а наша драгоценная домоправительница, храни ее Аллах, тратит все деньги на свои личные нужды и всякую чепуху.
— Можно сойти с ума! — подхватил Абда. — Она держит нас впроголодь, мы не видим ни кусочка мяса.
— А если она по ошибке и купит иногда гуся, мы вынуждены есть его два месяца, — добавил Селим.
Стоя около стола, Мабрук молча наблюдал за происходящим, словно смотрел в театре мелодраму. Взглянув на него, Абда спросил:
— А ты, Мабрук, почему молчишь? Разве ты не согласен?
Мабрук вышел из своего оцепенения и протер глаза.
— Клянусь Аллахом, не знаю! Будь проклят отец удода-сироты! Все это вышло из-за него! Но вы зря так рассердились на ситти Заннубу.
— Не будь хоть ты дураком! — вскричал Абда. — Ответь только на один вопрос: как ты хочешь есть? Хорошо или плохо?
— Нет, клянусь жизнью, сиди Абда, — поспешно ответил Мабрук, — я хочу есть хорошо.
— Ну, разумеется, — подтвердил Селим и улыбнулся. Вдруг лицо его приняло серьезное выражение, и он объявил:
— Нам следует сообщить об этом остальным.
Абда кивком выразил согласие. Быстро поднявшись, он направился в спальню, чтобы осведомить Ханфи-эфенди о только что происшедшей домашней революции. Всем был известен испытанный способ разбудить Ханфи: следовало быстро сдернуть с него одеяло и громко кричать над его ухом. Не теряя времени на бесполезные предисловия, Абда немедленно пустил это средство в ход, и Ханфи-эфенди в конце концов зашевелился.
— Что вы за люди! Я под защитой пророка! Значит, мне уже и подремать нельзя? Сегодня я дал пять уроков, — ворчал он.
— Проснись, — потребовал Абда. — Встань, си Ханфи, и выслушай важную новость. Сегодня твердо установлено, что правительство растрачивает народные деньги на свои личные, абсурдные нужды.
Ханфи зевнул и зажмурил один глаз.
— А мне-то что? Какое мне дело до политики?
Абда нахмурился и сухо ответил:
— Как это какое дело? В качестве старшего в доме…
Ханфи закрыл второй глаз и вяло спросил:
— А в какой газете напечатана эта новость?
— При чем тут газета? — изумился Абда. — Нет, нет, это не в газетах! Я имею в виду наше домашнее правительство. Я про Заннубу…
Ханфи повернулся к Абде спиной, явно намереваясь снова заснуть.
— Отлично, — сказал он. — Оставь меня в покое, ради Аллаха.
И громко засопел, возвещая, что засыпает.
Абда всячески старался растолкать брата. Он еще раз стащил с него одеяло, энергично потряс его за плечо и серьезно пригрозил вылить ему на голову кувшин холодной воды, если он сейчас же не встанет. Словом, применил все наиболее действенные средства, которыми братья обычно поднимали с кровати своего сонливого родича.
Наконец «почетный председатель» понял, что ему все же придется встать. С ворчанием, бранью и проклятиями он сел на постели, а Абда, убедившись, что сон покинул его и Ханфи поднимается, направился к кровати Мухсина.
Но не успел он подойти к мальчику, как услышал из столовой раздраженные крики. Он узнал голос Заннубы и бросился в столовую, сурово вопрошая:
— Ну, где деньги?
Заннуба не ответила и не шевельнулась. Селим указал на лежавшую на столе гинею.
— Полюбуйся! Вот все, что осталось, — крикнул он.
Абда посмотрел на гинею, потом перевел взор на Заннубу и хрипло закричал:
— Не может быть! Сегодня только девятнадцатое! До конца месяца еще двенадцать дней! Разве хватит гинеи на двенадцать дней? Это невозможно!
Заннуба молчала, стараясь скрыть гнев и казаться спокойной. Наконец она холодно произнесла:
— Не веришь? Воля твоя. У меня ничего не осталось, кроме этой гинеи. Если ты думаешь, что я вру, пойди обыщи мою комнату.
Жестом подозвав Абду, Селим шепнул ему на ухо:
— Давай обыщем ее!
Мабрук, вытянув шею, старался подслушать. Поняв, что сказал Селим, он кашлянул и пробормотал:
— Клянусь Аллахом, си Селим только и умеет, что обыскивать. Лучше молитесь за пророка, — продолжал он уже громко, — не надо обысков! Избави нас Аллах от такого зла! От своей судьбы не уйдешь. Разве это, простите, не гинея? Хвала Аллаху! Это гинея! Такова уж наша доля, что же поделаешь? Есть небо, а есть и земля.
Абда посмотрел на него долгим, пристальным взглядом. Положив руку ему на плечо, он решительно и твердо сказал:
— Послушай, Мабрук! Аллах поможет нам обойтись без Заннубы! Оставь деньги у себя. Отныне ты будешь нашим правительством. Понял? С тобой по крайней мере можно не бояться мотовства и бессмысленных трат.
Слуга бросил на Заннубу вопросительный взгляд, словно испрашивая у нее разрешения, и смущенно пробормотал:
— Но ведь…
Абда нахмурил брови.
