мыслям и прежде всего отметили самое первое воспоминание, которые вызывают у вас эти слова.
Слева раздался чей-то кашель. И больше ни звука. Только слабое жужжание вентиляционной системы.
— Готовы? Тогда начинаем.
Моника сменила позу.
Женщина делала между словами долгие паузы, чтобы дать участникам время на обдумывание.
— Страх. Горе. Гнев. Ревность. Любовь. Стыд.
В глубокой тишине Моника с четкостью осознала и все свои мысли, и то самое главное воспоминание. Шесть прямых как стрела мыслей заставили ее обернуться к тому, о чем она больше всего хотела забыть. Она открыла глаза, чтобы освободиться от наваждения.
Нестерпимо захотелось встать и уйти.
Большинство участников по-прежнему сидели с закрытыми глазами, и только несколько человек, как и она, успели сбежать от воспоминаний, которые разворачивались за опущенными веками. Их растерянные взгляды то и дело пересекались.
— Готовы? Если да, то можно снова открыть глаза.
Участники зашевелились. Кто-то улыбался, кто-то, казалось, продолжал размышлять. Моника сидела неподвижно. Ни единым движением не выдавая собственных чувств. Женщина в центре улыбалась.
— Эти шесть чувств считаются универсальными и встречаются в любой культуре. Поскольку оставшуюся часть сегодняшнего дня мы будем говорить об основополагающих потребностях человека, то будет вполне здраво, если в качестве экспертов мы привлечем самих себя. Каждый из вас сейчас определил то событие или ряд событий, которые сыграли для вас самую важную роль и оказали на вас наиболее сильное влияние.
Моника сжала кулак, ногти вонзились в ладонь.
— Итак, мы выслушаем каждого, кто захочет рассказать о том, о чем он или она только что думал или думала. Разумеется, я не имею права принуждать вас и конечно же не смогу проверить, правду вы говорите или нет.
Участники улыбались, кто-то даже рассмеялся.
— Кто хочет начать?
Никто не выказывал желания. Моника старалась быть незаметной, сидела не шевелясь и глядя на собственные колени. Она приехала сюда по собственной воле. Сейчас это не укладывалось в голове. Внезапно она уловила движение справа и, к ужасу, обнаружила, что сидевший рядом мужчина поднял руку:
— Я могу.
— Хорошо.
Улыбаясь, женщина подошла ближе и прочитала имя на бедже.
— Пожалуйста, Маттиас.
У Моники громко застучало сердце. Значит, по естественной логике она — следующая. Нужно срочно что-нибудь придумать.
Что-нибудь другое.
— Итак, я поступаю, как велено, — я всегда был прилежным учеником, словом, я опускаю все официальные подробности и перехожу к главному.
Повернув голову, Моника посмотрела на него. Чуть старше тридцати. Джинсы и вязаный пуловер. Улыбаясь, он обвел взглядом присутствующих, как бы здороваясь с каждым по кругу, и в какое-то мгновение Моника посмотрела ему прямо в глаза. Он излучал уверенность, но не подавлял. Это было здоровое самообладание, позволявшее ему поддерживать других. Но ей это не помогло.
Он коснулся ладонью затылка.
— Я думал не о каком-либо особом моменте, а о процессе, который проходил в течение нескольких лет. И для того, чтобы узнать, что именно в моей жизни главное, мне не надо было выполнять это упражнение — главным для меня были первые неловкие шаги моей жены.
Он замолчал, смахнул что-то с подлокотника и слегка откашлялся.
— Это случилось около пяти лет назад. В то время мы с Перниллой были довольно опытными профессиональными дайверами. Несчастье произошло, когда мы и еще четверо наших приятелей совершали погружение на затонувший корабль.
Он явно рассказывал это не в первый раз. И легко, не задумываясь, подбирал слова.
— Все было как обычно, подобные погружения мы выполняли сотни раз. Не знаю, что вам известно о дайвинге, но тем, кто ничего не знает, скажу, что погружаться всегда нужно парами. Даже если вы в большой группе, у вас обязательно есть партнер, который должен быть рядом.
Мужчина в костюме кивнул, подтверждая, что знаком с этим правилом.
Маттиас с улыбкой кивнул в ответ и продолжил:
— В тот раз Пернилла была в паре со своей подругой. Мы с напарником провели под водой примерно сорок пять минут и первыми поднялись на поверхность. Помню, что я успел снять с себя снаряжение и мы немного обсудили все, что видели на глубине, а потом заметили, что прошло довольно много времени, а Пернилла и Анна, единственные из всех дайверов, по-прежнему оставались под водой.
Его интонация изменилась. Рассказывать о несчастье можно сколько угодно — все равно легче не станет. Монике это знала. Хотя откуда она могла об этом знать?
— Я пробыл на поверхности недостаточно долго для того, чтобы снова опускаться, остальные пытались меня отговаривать — вы, наверное, слышали о насыщении тканей азотом и так далее. Но мне было все равно, я решил нырять. Как будто чувствовал, что что-то не так.
Он прервался, глубоко вдохнул и вымученно улыбнулся.
— Извините, я рассказывал об этом много раз, но…
Моника не видела, кто сидит справа от него, судя по руке, это была женщина. На миг эта рука в утешающем жесте накрыла руку рассказчика, а потом снова исчезла из поля зрения. Маттиас кивнул, дав понять, что признателен за поддержку, и продолжил:
— Как бы то ни было, но на полпути вниз я встретил Анну, у которой была настоящая истерика. Конечно, разговаривать мы не могли, мы общались с помощью знаков, и я понял, что Пернилла застряла где-то на этом корабле и что у нее осталось мало воздуха.
Теперь в его голосе снова звучала убедительность. Как будто ему действительно очень хотелось, чтобы все его поняли. Пережили это вместе с ним. Он продолжал почти нетерпеливо:
— Думаю, никогда в жизни мне не было так страшно, но дальше случилось нечто странное — все стало вдруг кристально ясным. Я просто должен спасти ее, это была единственная моя мысль, и ничего, кроме нее, не было.
Моника сглотнула.
— Не знаю, правда ли, что в таких случаях включается это пресловутое шестое чувство, но я как будто точно знал, где именно она находится. Я сразу же нашел ее на этом корабле.
Его речь снова текла плавно. Он жестикулировал, как бы подчеркивая то, о чем рассказывал.
— Она была без сознания и лежала под обрушившимся на нее корабельным хламом, я помню все до малейших деталей, как будто видел это в кино.
Он покачал головой, словно сам не верил, как такое возможно.
— Я поднял ее наверх, и на этом мои воспоминания заканчиваются. Дальше я почти ничего не помню, обо всем, что было потом, мне рассказывали друзья.
Он снова замолчал. Моника еще сильнее сжала руки.
Он сделал то, что не смогла сделать она.
— Упавшая стена повредила Пернилле позвоночник. Я лежал в барокамере и не мог находиться рядом с ней в первые сутки, это было еще одно тяжелое испытание.
Он снова смахнул что-то со своего подлокотника, на этот раз пауза длилась дольше. Никто не произносил ни слова. Все ждали продолжения, но не торопили. Снова подняв взгляд на присутствующих, он заговорил очень серьезно. Все понимали, что ему пришлось пережить и какой след это несчастье оставило в его судьбе. Когда он снова заговорил, его голос звучал рассудительно и деловито:
— Не хочу занимать все оставшееся время и вкратце скажу только, что почти три года она боролась
