неизвестности, оставив одно любопытство — кем бы он мог стать, как могла бы сложиться его жизнь? Ничего уже не поправить.
Она ничего не может сделать.
Успех, восхищение, престиж. В любой момент она отдала бы достигнутое за возможность все изменить.
Смерть требует слишком многого. Полного понимания. Признания безусловной правды — НИКОГДА.
Никогда.
Больше — никогда.
Она ужинала в номере. Перед самым ужином позвонила Осе и пожаловалась на головную боль. Через четверть часа раздался стук в дверь, и на пороге появилась недавняя попутчица с подносом в руках.
— Я сказала нашей гуру, что вы поужинаете в номере. Надеюсь, вам станет легче.
Моника уснула, едва прилегла, и проспала почти десять часов. Словно спряталась в сон для того, чтобы не чувствовать угрызений совести оттого, что так и не позвонила Томасу. Никогда больше не выключай телефон и не оставляй меня одного. Я этого просто не переживу.
Проснувшись, она сразу набрала его номер, хотя было еще рано.
— Алло?
Она поняла, что разбудила его.
— Это я. Прости, что не позвонила вчера.
Он не ответил, и тишина ее напугала. Она попыталась придумать причину, но не смогла найти ничего убедительного. А врать не хотела. Ему не хотела. У него было право молчать. Она прекрасно понимала, что он чувствует.
Она закрыла глаза.
— Прости, Томас. Вчера был очень трудный день. Вечером я закрылась в номере и даже ужинать со всеми не пошла.
— Интересный семинар, ничего не скажешь. А в чем заключались трудности?
В его голосе звучала какая-то особая интонация, и Моника поняла — что бы она ни сказала, это будет только во вред. Она ведь не обратилась к нему, не позвонила, она решила все свои проблемы сама.
Как всегда.
Она и это разрушит. Ущербность возьмет свое — отнимет у нее то, что ей больше всего нужно. Он не требовал от нее ничего, кроме честности — единственного, что она дать не могла. Ее кровоточащая тайна всегда будет между ними, и из-за нее они не смогут быть по-настоящему близки. Мечта совсем рядом — мечта, на осуществление которой она даже не надеялась. Никакой успех не сравнится с той силой, которую давала ей его любовь. И все-таки этого мало. Она не герой, это не изменить. Но, может, ей хватит мужества признаться ему во всем.
Именно этого она всегда хотела — перестать бояться.
Она должна признаться ему во всем, в конце концов, у нее нет выбора. Если она будет молчать, она потеряет его в любом случае.
Ей нужно решиться.
Но не сейчас, не по телефону. Ей хотелось, чтобы он был рядом.
— Я расскажу тебе все, когда вернусь. И послушай, Томас…
Она должна произнести хотя бы это, и это тоже было нелегко.
— Я тебя люблю.
Прошла пятница и суббота. Решение открыться Томасу окрепло, и эта определенность в каком-то смысле успокаивала. Интенсивный темп семинара тоже помогал отвлечься, и в субботу вечером, усаживаясь за красиво сервированный стол, она еще была под впечатлением от всех этих визуализаций цели, принципов эффективного делегирования, подбора мотивации и методов создания позитивного климата в коллективе. За едой она всегда сидела рядом с Осе, и они успели познакомиться поближе. Сказать, что Осе напоминает порыв свежего ветра, значило не сказать ничего — люди, находившиеся рядом с ней, ощущали себя в эпицентре настоящего урагана. Монике очень нравилась Осе, она даже подумала, что нужно как-нибудь пригласить их с Бёрье на ужин. Ужин на четверых.
Если четвертый останется.
— Здесь свободно?
Оглянувшись, она увидела Маттиаса. До этого они лишь обменивались редкими фразами, и за столом она почему-то всегда выбирала место подальше от него.
— Конечно.
На самом деле она не хотела такого соседства.
— Вас ведь зовут Моника?
Она кивнула, он отодвинул стул и сел. Справа от нее, так же как сидел в прошлый раз.
На тарелках стояли красиво свернутые льняные салфетки, какое-то время Маттиас рассматривал конструкцию, а потом развернул салфетку и положил на колени.
— Ваш рассказ произвел сильное впечатление. Я все собирался сказать вам об этом.
Сразу к делу. Она и раньше это замечала. Люди, пережившие серьезные кризисные ситуации и обладающие большим опытом, не утруждают себя рамками традиционной вежливости. Бьют сразу в десятку. Независимо от того, готовы к этому окружающие или нет.
— Спасибо, ваш рассказ — тоже.
На помощь пришла Осе, которая, как всегда, с шумом опустилась на стул напротив и немедленно развернула салфетку, не обратив никакого внимания на высокохудожественные складки.
— Боже, как я хочу есть!
С недовольным видом она читала крохотное меню, лежавшее на блюдце.
— Карпаччо из лосося? Да, с этим блюдом с голоду точно помрешь.
Маттиас рассмеялся. Монике не нравилось его присутствие. Он был громким напоминанием. Рядом с ними сели еще несколько человек, и вскоре все восемь мест оказались заняты. За столом воцарилась атмосфера почти приятельская. Организаторы сделали гениальный шаг, заставив их раскрыться во время первого знакомства. После этого можно было говорить друг с другом о чем угодно, и ничто уже не казалось чрезмерно личным. Об участниках семинара Моника знала больше, чем о своих коллегах. Но о ней самой им было мало что известно. А еще ее занимал вопрос — одна ли она приукрасила правду, или таких было много?
— Как сейчас чувствует себя ваша жена?
Вопрос задала Осе. Она давно уже проглотила карпаччо и в ожидании горячего намазывала масло на хрустящий хлебец.
— Спасибо, сейчас все хорошо. И хотя полное восстановление невозможно, но теперь у нее все работает. И больше ничего не болит. Если вы увидите ее, вы ничего не заметите, просто ей, скажем, становится больно, если она долго сидит.
— А ваша дочь, сколько ей сейчас?
Едва речь зашла о дочери, Матиас просиял.
— Через три недели Даниэлле исполнится год. Удивительно это — быть отцом. Очень трудно уезжать из дома даже на два дня. Ведь пока ты в отъезде, так много всего успевает случиться.
Сидевшие за столом закивали, поскольку у всех, по-видимому, когда-то были маленькие дети, которые успевали сильно измениться за пару дней. Одна Осе придерживалась другого мнения:
— Когда мои дети были маленькими, то уехать из дома на несколько дней — это было что-то изумительное! Можно спать целую ночь! Зато сейчас, когда они выросли, так не хватает звука маленьких ножек, топающих ночью по комнате.
