Я верю: под одной звездою. Мы с вами были рождены; Мы шли дорогою одною. Нас обманули те же сны. Но что ж! — от цели благородной. Оторван бурею страстей. Я позабыл в борьбе бесплодной. Преданья юности моей. Предвидя вечную разлуку. Боюсь я сердцу волю дать; Боюсь предательскому звуку. Мечту напрасную вверять… Так две волны несутся дружно. Случайной, вольною четой. В пустыне моря голубой: Их гонит вместе ветер южный; Но их разрознит где-нибудь. Утеса каменная грудь… И, полны холодом привычным. Они несут брегам различным. Без сожаленья и любви. Свой ропот сладостный и томный. Свой бурный шум, свой блеск заемный. И ласки вечные свои. Вскоре после прибытия в Пятигорск Лермонтов в письме выговаривал бабушке за то, что она не выслала ему тотчас книгу Ростопчиной, которую после его отъезда Додо передала Е.А. Арсеньевой с надписью: «Михаилу Юрьевичу Лермонтову в знак удивления к его таланту и дружбы искренней к нему самому».
Книгу-то в Пятигорск выслали, да вот беда — она безнадежно опоздала…
Узнав, что ее недолгий, но ставший таким дорогим и близким друг и впрямь бросил все столь нежно любимое, отправившись в иные пределы, графиня Евдокия Петровна написала стихотворение «Нашим будущим поэтам», предпослав ему великолепный эпиграф. Она вообще очень внимательно относилась в подбору эпиграфов — ведь они настраивают читателя на восприятие всего стихотворения, на понимание авторского замысла. В данном случае эпиграф был взят из стихов мадам Анаис Сегала, французской поэтессы, прозаика, драматурга. В переводе эти строки звучат так:
Чему служат ваши стихи, полные пламени и света? Чтобы в один прекрасный день заставить светиться ваши могилы?.. Этот эпиграф, это стихотворение — вообще предостережение будущим поэтам. Ростопчина искренне верила, что творчество роковым образом влияет на жизнь творца: за все на свете необходимо платить, иногда и самой жизнью.
Не трогайте ее, — зловещей сей цевницы,[21] Она губительна… Она вам смерть дает!.. Как семимужняя библейская вдовица,[22] На избранных своих она грозу зовет!.. Не просто, не в тиши, не мирною кончиной. Но преждевременно, противника рукой — Поэты русские свершают жребий свой. Не кончив песни лебединой!.. Есть где-то дерево,[23] на дальних островах. За океанами, где вечным зноем пышет. Экватор пламенный, где в вековых лесах. В растеньях, в воздухе и в бессловесных дышит. Всесильный, острый яд, — и горе пришлецу. Когда под деревом он ищет, утомленный. И отдых и покой! Сном смерти усыпленный. Он близок к своему концу… Он не отторгнется от места рокового. Не встанет… не уйдет… ему спасенья нет!.. Убийца-дерево не выпустит живого. Из-под ветвей своих!.. Так точно, о поэт. И слава хищная неверным упоеньем. Тебя предательски издалека манит! Но ты не соблазнись, — беги!.. она дарит. Одним кровавым разрушеньем! Смотри: существенный, торгующий наш век. Столь положительный, насмешливый, холодный. Поэзии, певцам и песням их изрек. Зевая, приговор вражды неблагородной. Он без внимания к рассказам и мечтам. Он не сочувствует высоким вдохновеньям, — Но зависть знает он… и мстит своим гоненьем. Венчанным лавром головам!.. Она горевала о Лермонтове, но горевала и о себе. Смерть ужасна, жестока, да… но хороша и милосердна хотя бы тем, что лечит все страдания. А между тем не было в жизни знаменитой поэтессы и счастливой матери семейства, светской дамы, предмета поклонения множества мужчин, графини Евдокии Ростопчиной дня, когда бы она не страдала!
Слезы былые, слезы чужие. В душу вы льетесь жгучею лавой. В сердце впились вы тайной отравой. Больно от вас мне, слезы былые!.. След ваш изглажен; даже забыта. Ваша причина — рана живая.
